— У вас был муж?
— Я не была замужем... Занималась стиркой поденно в одном богатом доме у себя на родине. Я всегда была скромна, но позволила обмануть себя сыну хозяйки, и тогда...
— А, да, я понимаю.
— Поняв свое положение, я не смогла оставаться в родном краю. Господин Жюль, сын хозяйки, дал мне пятьдесят франков на поездку в Париж, сказав, что будет высылать ежемесячно по двадцать франков на приданое для ребенка и на роды, но со времени моего отъезда из дому ничего больше я от него не получала, даже писем; однажды я написала ему, он мне не ответил... Больше я не осмелилась писать, поняв, что он и слышать обо мне не хочет...
— Слышать не хочет, а сам-то погубил вас. И он богат?
— У его матери большое состояние в Лотарингии, но что поделаешь? Я там не жила... Он меня забыл...
— Но, по крайней мере, ради своего ребенка он не должен был забывать вас.
— Наоборот, видите ли, из-за этого он и невзлюбил меня, потому что я была в положении и мешала ему.
— Бедная Аннета!
— Мне-то самой жаль моего ребенка, но для девочки лучше, что она умерла. Бедная дорогая крошка! Ей пришлось бы жить в полной нищете, и с ранних лет она была бы сиротой... Ведь я — то долго не проживу...
— В вашем возрасте не следует об этом думать. Вы уже давно больны?
— Вот уже три месяца... Пресвятая дева, когда я должна была зарабатывать на жизнь для себя и ребенка, я стала работать вдвое больше, слишком рано возобновила стирку на корабле; зима была страшно холодная; я подхватила воспаление легких; в то время и умерла моя девочка. Ухаживая за ней, я не обращала на себя внимания... а потом еще это горе... Вот я и стала чахоточной, обреченной... как та актриса, которая только что умерла.
— В вашем возрасте всегда есть надежда.
— Актриса была всего на два года старше меня, но вот видите?
— Та, возле которой сидят сестры милосердия, была актрисой?
— О боже, да. Вот судьба... Она была хороша, как божий ясный день, у нее было много денег, экипажи, бриллианты, но, к великому несчастью, она заболела оспой, изуродовавшей ее; тогда наступило тяжелое время, нищета, и наконец она умерла в больнице. Она не была гордячкой, наоборот, была ласковой и приветливой со всеми больными... Никто никогда не приходил ее навестить, но четыре или пять дней назад она нам сообщила, что написала одному своему другу, с которым встречалась в счастливую пору жизни и который ее очень любил; она хотела, чтобы он пришел, и просила, чтобы он взял ее труп из больницы, так как ей неприятно было думать, что после смерти ее будут вскрывать и резать на куски.
— А этот господин... приходил?
— Нет.
— О, как это гадко!
— Каждую минуту она спрашивала о нем, повторяя: «Он придет, да, он придет, наверняка...» И все же она умерла, не дождавшись его.
— Вероятно, ей было еще тяжелее умирать, раз он не пришел.
— О боже, да, потому что то, чего она так боялась, свершится. После богатой, счастливой жизни умереть здесь... Это грустно! Нам, по крайней мере, к нищенскому состоянию не привыкать, не одно, так другое...
— Кстати, — нерешительно продолжала Аннета, — я попросила бы вас об одной услуге.
— Говорите...
— Если я умру, прежде чем вы выйдете отсюда, а это так и будет, я хотела бы, чтобы вы востребовали мой труп... У меня такой же страх, как у актрисы... Я спрячу здесь немного оставшихся у меня денег на похороны.
— Не думайте об этом!
— Но вы мне обещаете?
— Этого, даст бог, не случится.
— Но если все же случится, то благодаря вам меня не будет ожидать участь актрисы.
— Бедная женщина, была такая богатая, и пришлось умереть здесь!
— Не только одна актриса в этой палате была в прошлом богатой, сударыня.
— Называйте меня просто Жанной, как я вас Аннетой.
— Вы очень добры...
— А кто же еще... был богатым?
— Одна молодая девушка лет пятнадцати, которую привезли сюда вчера вечером, до вашего прихода. Она была так слаба, что ее пришлось доставить на носилках. Сестра сказала, что эта молодая особа и ее мать очень приличные люди, но они разорились...
— Ее мать тоже здесь?
— Нет, мать была так плоха, так плоха, что ее не решились переносить... Бедная девушка не хотела ее оставлять, но она лишилась чувств, и этим воспользовались, чтобы забрать ее сюда... Это владелец скромных меблированных комнат, где они проживали, побоявшись, что они умрут у него, заявил в полицию.
— А где она?
— Смотрите... там... против вас...
— И ей пятнадцать лет?
— Да, самое большее.
— Как моей дочери, — сказала Жанна, не в силах удержаться от слез.
Глава VII.
ОБХОД
Жанна Дюпор, вспомнив о дочери, снова горько заплакала.
— Простите, — обратилась к ней опечаленная Аннета, — если я вас невольно огорчила, заговорив о ваших детях... Быть может, они тоже больны?
— Увы! Боже мой... Я не знаю, что с ними станет, если я пробуду здесь больше недели.
— А ваш муж?
Немного помолчав, Жанна продолжала, вытирая слезы:
— Раз мы подружились, Аннета, я могу поделиться с вами своим горем... как вы рассказали о своем... Мне станет легче... Мой муж был хорошим работником; он просто сошел с ума, покинул меня и детей, продал все, что у нас было; я снова стала работать; добрые люди помогли; я понемногу выпуталась из долгов, содержала семью как могла лучше, но вдруг возвратился муж с какой-то мерзкой женщиной, своей любовницей, для того чтобы забрать то, что у нас еще осталось, и опять все надо было начинать сначала.
— Бедная Жанна, и вы не могли этому воспротивиться?
— Тогда надо было развестись по закону; но закон слишком дорог, как говорит мой брат. Увы, боже мой, вы вот сейчас поймете, что происходит, потому что закон недоступен для нас, бедных людей. Недавно я была у брата, он дал мне три франка, которые получил от арестантов за то, что рассказывал им разные истории.
— Сразу видно, что у всех в вашей семье доброе сердце, — сказала Аннета. Чувство такта не позволяло ей спрашивать, за что сидит в тюрьме брат Жанны.
— Я опять приободрилась, полагая, что теперь-то уж мой муж не скоро придет ко мне, раз о забрал все, что можно было взять. Но нет, я ошиблась, — с содроганием продолжала несчастная женщина. — Ему оставалось еще забрать мою дочь... мою бедную Катрин.
— Вашу дочь?
— Вы сейчас узнаете... узнаете... Три для тому назад я была занята работой, дети находились возле меня. Вошел муж. По его виду я сразу заметила, что он пьян.
