Мы позволим себе добавить к этому «идеалу» одну-единственную характерную черту — странную прическу в стиле императора Тита, а именно, некогда белокурый парик, расцвеченный временем множеством желтоватых, коричневых и огненных тонов, который венчал голову шестидесятилетней привратницы копной грубых, жестких, спутанных волос.
При виде Родольфа привратница произнесла довольно неприветливо следующую сакраментальную фразу:
— Куда вам?
— Скажите, сударыня, не в этом ли доме сдается комната с чуланом? — спросил Родольф с ударением на слове сударыня, что немало польстило г-же Пипле.
— На четвертом этаже как раз сдается комната, но посмотреть ее нельзя... Альфред вышел.
— Это ваш сын? А скоро он вернется?
— Нет, сударь, это мой муж!.. Почему бы Пипле не зваться Альфредом?
— Без сомнения, сударыня, это его право; но если вы разрешите, я подожду его. Мне хотелось бы снять эту комнату: квартал и улица мне подходят; дом мне нравится, ибо, как мне кажется, он содержится в образцовом порядке. Но прежде нежели осмотреть комнату, мне хотелось бы знать, не согласитесь ли вы, — сударыня, вести мое хозяйство? Я всегда договариваюсь об этом с женами швейцаров.
Это предложение, высказанное в столь лестных выражениях (подумать только, жена швейцара!), окончательно расположило г-жу Пипле в пользу Родольфа.
— Конечно, сударь... я согласна и почту это за честь для себя, — ответила г-жа Пипле. — За шесть франков в месяц вы будете обихожены, как принц.
— По рукам, сударыня... ваше имя?
— Помона-Фортюне-Анастази Пипле.
— Так вот, госпожа Пипле, я согласен платить вам за услугу шесть франков в месяц. Конечно, если комната мне подойдет... Какова ее цена?
— Вместе с чуланом сто пятьдесят франков, сударь, и ни лиарда меньше. Главный съемщик такой сквалыга, что готов с вас шкуру содрать.
— Как его зовут?
— Господин Краснорукий.
Это имя и вызванные им воспоминания заставили вздрогнуть Родольфа.
— Вы говорите, госпожа Пипле, что фамилия главного съемщика Краснорукий?
— Ну да... Краснорукий.
— А где он живет?
— На Бобовой улице, дом номер тринадцать; кроме того, он имеет кабачок в низине на Елисейских полях.
Все сомнения Родольфа рассеялись, это был тот самый человек... Такое совпадение показалось ему знаменательным.
— Но если главный съемщик господин Краснорукий, то кто же владелец дома? — спросил он.
— Господин Бурден, но я имею дело лишь с Красноруким. Желая расположить к себе привратницу, Родольф продолжал:
— Вот что, милая госпожа Пипле, я немного устал да и промерз на улице... Зайдите, пожалуйста, к ликерщику, что живет в вашем доме, и принесите мне бутылку черносмородиновой наливки и два стакана... нет, три, ведь муж ваш скоро вернется.
И он дал сто су привратнице.
— Что это, сударь? Вы хотите, чтобы с первых же слов вас полюбили до обожания?! — воскликнула привратница, прыщавый нос которой загорелся всеми цветами истинно вакхического вожделения.
— Да, сударыня, я хочу быть обожаемым
— Это мне по душе, но я принесу лишь два стакана, — мы с Альфредом всегда пьем из одного. Бедный мой дорогуша, он так Падок до женщин!!!
— Ступайте, госпожа Пипле, мы подождем Альфреда.
— А что, если кто-нибудь придет?.. Вы постережете привратницкую?
— Будьте спокойны. Старуха вышла.
Оставшись один, Родольф задумался о странном случае, который приблизил его к Краснорукому; одно его удивляло: как мог Франсуа Жермен прожить целых три месяца в этом доме до того, как его обнаружили сообщники Грамотея, тесно связанные с Красноруким?
В эту минуту в застекленную дверь привратницкой постучал почтальон и, приоткрыв ее, протянул два письма,
— С вас три су! — буркнул он.
— Шесть су, ведь письма-то два, — сказал Родольф.
— Одно оплачено, — отвечал почтальон. Расплатившись, Родольф бросил сперва рассеянный взгдяд
на письма, но затем они показались ему достойными внимания.
Одно, адресованное г-же Пипле, было вложено в конверт из атласной бумаги, источавшей запах дешевых духов. На его красной восковой печати выделялись буквы Ш. Р., увенчанные шлемом, которые опирались на усеянную звездами подставку креста Почетного легиона; адрес был начертан твердой рукой. Геральдические притязания, о которых свидетельствовали шлем и крест, заставили улыбнуться Родольфа и подтвердили его догадку, что письмо это не от женщины.
Но кто же надушенный аристократический корреспондент г-жи Пипле?
Другое письмо на грубой, серой бумаге, запечатанное облаткой, было адресовано хирургу-дантисту г-ну Брадаманти. Адрес на конверте, явно написанный измененным почерком, состоял из одних заглавных букв.
Было ли это предчувствие, плод фантазии или факт, но письмо навеяло грустные мысли на Родольфа. Он заметил, что несколько букв на адресе полустерты и бумага в этом месте съежилась: здесь, видно, упала слеза.
Вернулась г-жа Пипле с бутылкой черносмородиновой наливки и двумя стаканами.
— Я замешкалась, правда, сударь? Но стоит войти в лавочку папаши Жозефа, как оттуда нипочем не вырвешься. Старый шалун! Поверите ли, он позволяет себе вольные шутки с такой пожилой женщиной, как я!
— Черт возьми! А что, если бы Альфред узнал!
— И не говорите, у меня кровь стынет в жилах, стоит только подумать об этом. Альфред ревнив, как бедуин; а между тем папаша Жозеф отпускает свои шуточки только смеха ради, промеж нас ровно ничего нет, все по-хорошему, по-честному.
— Вот два письма, их только что принес почтальон, — сказал Родольф.
— Ах, боже мой... извините, сударь... И вы уплатили?
— Да.
— Вы очень любезны. В таком случае я вычту эти деньги из сдачи, которую вам принесла... Сколько там?..
— Три су. — ответил Родольф, улыбаясь при мысли о странном способе расчета г-жи Пипле.
— Почему три су... Вы, верно, заплатили шесть су, тут же два письма.
— Я мог бы злоупотребить вашим доверием, удержав с причитающейся мне сдачи шесть су вместо трех, но я не способен на это, госпожа, Пипле... Одно из двух писем оплачено. Не хочу быть нескромным. И все же должен обратить ваше внимание на то, что любовные записки вашего корреспондента очень хорошо пахнут.
— Посмотрим, что это такое, — проговорила привратница, беря конверт из атласной бумаги. — Признаться... похоже на любовное письмо. Подумайте, сударь, любовное письмо! Вот те на... Какой это шалопай осмелился?..
— А что, если бы Альфред был здесь, госпожа Пипле?
