Он высвободился и отошел на край поляны, встав на самом ветру и засунув руки в карманы, и стал глядеть на то место, где раньше находилась Нижняя Деревня. А затем он сказал:
— Я ухожу.
— Что ты имеешь в виду?
— Что уезжаю. У меня лошадь до Милфорда, а оттуда я поеду поездом.
Я беспомощно смотрела ему в спину, не двигаясь и ничего не понимая. Ветер завывал между нами. Я наконец взяла себя в руки и смогла задать вопрос:
— Почему?
— А почему бы и нет? У тети Бит есть тот, кто о ней позаботится, у дяди есть ты и Мэри, и он чувствует себя намного лучше, чем раньше. Я уже говорил с ним об этом в течение последних двух недель, так что с ним все будет в порядке. Так что я здесь больше не нужен. Ты же не можешь считать, что я проведу всю жизнь здесь, стоя на одном месте? — Он не сводил глаз с разрушенной деревни, и напряженная пружиной поза не давала повода усомниться в искренности его слов.
— Когда?
— Через пару часов.
Это был удар ниже пояса.
— И… надолго?
— Не знаю. Наверное, надолго.
— А… как же… — Я даже не смогла договорить.
Он оглянулся.
— У тебя все будет отлично. Будешь управлять поместьем, будто всю жизнь так и делала. И не забывай, ты теперь богатая наследница, перед тобой открываются тысячи путей. Так что мне не стоит делать из тебя посмешище для всего Лондона.
Я не могла двинуться с места, пораженная горем. Скорее всего, я уже была посмешищем, думаю, тетка Элис оттянулась на полную катушку. Но разве это меня волновало? Единственный человек вне Стрэнвайна, чье мнение мне было действительно дорого, это мистер Бэбкок, а он сказал однажды, что Лэйн «замечательный молодой человек». Так что на самом деле слова Лэйна не означали, что он уезжает из Стрэнвайна. Он уезжал от меня.
— И куда ты поедешь?
Он опустил голову.
— Куда глаза глядят.
Куда глаза глядят, лишь бы подальше отсюда? Я решила обманывать сама себя так же, как перед днем рождения.
— Посмотришь на море, — сказала я. — Помнишь, ты говорил, что хочешь увидеть море?
— Ага. Говорил. — Он смял кепку так, что я испугалась, что ткань не выдержит. — Ты не злишься.
Это был не вопрос, а скорее наблюдение, подпитанное любопытством. Нет, подумала я. Я совсем не злюсь. Я просто сломана внутри и истекаю кровью, хотя потом, возможно, я буду на тебя безумно зла.
Внезапно он бросился ко мне через полянку и рывком поднял на ноги. Ветер пронзил меня ледяным кинжалом, и в тот короткий момент, когда ладони Лэйна коснулись моего лица, я почувствовала напряжение, такое сильное, что оно почти переходило в боль. А потом он прикоснулся губами к моему лбу.
— Вперед, Кэтрин, — шепнул он. И я бросилась прочь по тропинке. То же самое сделал и он.
Поздно ночью я сидела в кресле у камина и слушала завывания ветра. Лебедь поблескивал оранжевым на моем туалетном столике, а на стене висел портрет отца, который принес Лэйн. Я снова заперла все двери, напугав бедную Мэри, чтобы побыть одной и ощутить всю боль своей изломанной душой. Я перебирала в памяти вещи, которые могла неправильно сделать, и приходила только к одному выводу — причина лежала гораздо глубже. Причиной всему была я сама. Все, что тетка Элис говорила мне, оказалось правдой.
А потом я разозлилась так, что даже сама не подозревала, что способна на такое. Но это была злоба совсем другого рода — тихая и ледяная, и она делала меня внешне спокойной. Какой бы я ни была и что бы ни творила, поведение Лэйна было просто непостижимым и непростительным. Я подбросила угля в камин и решила, что моя злость оправдана. Она внесла ясность в мое сознание и помогла отделить полезные мысли от тех, что оставляли после себя только смущение и горечь.
Я обдумала каждое слово, что было сказано нами на той поляне. А потом подумала, каким он был последние две недели. Его равнодушие, беспокойность и постоянные отлучки. Я взвесила их и поняла, что они означают для меня. И вывод был таков: Лэйн просто мне врал. Ему было нелегко, его легкомысленные слова не соответствовали крепости объятий и вообще всему тому, что я раньше о нем знала или думала, что знала. И еще он сказал: «Я должен был пристрелить его, и ничего этого сейчас не происходило бы». Это было нелогично. Застрелив Бена Элдриджа, он не решил бы проблем со мной и не избавился бы от своего стремления к скитаниям. Лэйн лгал и, судя по его поведению, делал так с самого декабря. Я не понимала этого, и мне это не нравилось.
Я натянула ночнушку, почувствовав холод, а затем замерла. За стеной раздались легкие быстрые шаги. Я тихо прокралась по ковру и открыла дверь, изо всех сил стараясь повернуть ключ как можно тише. Это оказался дядя. Он стоял в ночнушке и смотрел на портрет моей хранительницы, держа свечку в руке. Он оглянулся на меня, когда я открыла дверь.
— Я не сплю! — громко объявил он.
— Я тоже, — шепнула я. — Давай будем говорить тихо, вдруг Мэри спит.
Я вышла к нему в коридор, и он продолжил разглядывать портрет.
— Дядя, тебе нравится этот портрет?
— О да! — с энтузиазмом воскликнул он, почти ткнувшись носом в картину, потом вспомнил и продолжил шепотом: — Да. А Лэйн уехал, племяшка.
Я стала рассматривать тени у себя под ногами.
— Знаю, дядя.
— Но не навсегда. Он так сказал. Не навсегда уехал.
Я подскочила.
— Да? А что еще он сказал?
— Он сказал, что иногда люди уезжают, потому что они должны, потому что иногда… — Он напрягся, силясь вспомнить что-то, и стал дергать полы своей ночной рубашки, так что мне пришлось осторожно отобрать у него свечу. Он снова заговорил шепотом: — Думаю, я должен рассказать тебе один секрет. Я ведь могу? Думаю, конечно, да! Лэйн сказал… — И он оглядел коридор, будто кто-то мог подслушивать. — Он сказал «Париж». Он сказал, что это секрет.
Я уже вовсю шевелила мозгами и разве что не щелкала шестеренками в голове. Лэйн ехал не «куда глаза глядят», он направлялся в Париж. И не хотел, чтобы кто-нибудь знал о пункте его назначения. Секрет, с тех пор, как он так переменился… с декабря. В декабре приезжал мистер Уикершем. Я наклонилась, чтобы лучше слышать дядю.
— Мне это не понравилось, когда он заговорил про отъезд и что Париж слишком далеко, чтобы успевать к игре, это ведь совсем не прекрасно. Но думаю, он забыл про это. Он сказал, это была ошибка. Ведь люди совершают ошибки…
Вот почему он говорил, что должен был собственноручно пристрелить его, и ничего этого не случилось бы. Теперь он отправился в Париж по поручению Уикершема, чтобы проверить, нет ли там следов Элдриджа и действительно ли дядины изобретения не покинули Стрэнвайна. Им ведь нужно будет в этом убедиться? Невзирая на всю ту чепуху, что Уикершем нес в гостиной. От этого зависела безопасность морского флота Англии. И кого еще можно было отправить туда? Лэйн молод, одинок, прекрасно говорит по-французски, знает в лицо Элдриджа и разбирается в дядиных изобретениях.
