– Возможно, вы правы, – согласился
комиссар. – Но тогда на клумбе должны быть следы.
Справедливость его слов была очевидна. По обеим сторонам
ступеней, ведущих к парадной двери, на больших овальных клумбах алела герань. К
дереву, о котором говорил Пуаро, не подойдешь, не наступив на клумбу.
– Правда, погода стоит сухая, – продолжал
комиссар, – на аллее и на дорожках следов не видно, но рыхлая, влажная
земля на клумбе – совсем другое дело.
Пуаро принялся внимательно разглядывать клумбу. Мосье Бекс
оказался прав, земля была совершенно ровной: ни ямки, ни углубления, ни
вмятины.
Пуаро кивнул, как бы удовлетворенный осмотром, и мы уже
отошли было, но вдруг он устремился к другой клумбе и стал ее рассматривать.
– Мосье Бекс! – позвал он. – Поглядите, здесь
полно следов!
Комиссар подошел к нему и улыбнулся.
– Мой дорогой мосье Пуаро, совершенно верно – это следы
садовника, его огромных, подбитых гвоздями сапог. Впрочем, это не имеет
никакого значения, ведь с этой стороны нет дерева, и, следовательно, влезть в
окно второго этажа невозможно.
– Да, правда, – заметил Пуаро, явно
расстроенный. – Стало быть, вы считаете, что эти следы ничего не значат?
– Ровным счетом ничего.
И тут, к моему великому изумлению, Пуаро многозначительно
произнес:
– Не согласен с вами. Сдается мне, эти следы – пока
самая важная улика из всего, что мы видели.
Мосье Бекс промолчал, пожав плечами. Он был слишком вежлив,
чтобы откровенно выложить, что он думает по этому поводу.
– Ну что ж, продолжим? – предложил он.
– Конечно. А этими следами я могу заняться и
позже, – охотно согласился Пуаро.
Мосье Бекс пошел не к воротам, куда вела подъездная аллея, а
круто свернул на боковую тропинку, обсаженную кустарником, которая, полого
поднимаясь, огибала дом справа. Неожиданно тропинка вывела нас на небольшую
площадку, откуда открывался вид на море. Здесь стояла скамейка и неподалеку от
нее – ветхий сарай. В нескольких шагах отсюда шла аккуратная линия низенького
кустарника, ограничивающая владения виллы. Мосье Бекс продрался сквозь кусты, и
мы оказались на довольно широкой поляне. Я с удивлением огляделся вокруг.
– Постойте, да ведь это же площадка для гольфа.
Бекс кивнул.
– Она, правда, еще не доделана, – пояснил
он. – Надеялись в следующем месяце ее закончить. Один из рабочих как раз и
обнаружил здесь труп сегодня рано утром.
У меня внезапно перехватило дыхание. Чуть левее я заметил
длинную узкую яму и рядом с нею… лежащее ничком тело! Сердце у меня в груди так
и подпрыгнуло – неужели еще один труп! Но комиссар тут же развеял наваждение:
он подошел к «трупу» и раздраженно крикнул:
– И куда глядит полиция? Ведь я строго-настрого
приказал никого сюда не пускать без особого разрешения.
Джентльмен, лежащий на земле, повернул голову и небрежно
бросил:
– Да есть, есть у меня это самое разрешение.
И он неспешно поднялся на ноги.
– Мой дорогой мосье Жиро! – вскричал
комиссар. – А я и не знал, что вы уже прибыли. Господин следователь ждет
не дождется вас.
Пока комиссар держал речь, я с любопытством разглядывал
мосье Жиро. Я так много слышал о знаменитом сыщике парижской Сюртэ, и вот
наконец мне довелось увидеть его. На вид ему было лет тридцать, рост – высокий,
волосы и усы – темно-рыжие, военная выправка. Он держался довольно вызывающе, и
видно было, что сознание собственной значительности просто распирает его. Бекс
представил нас, отрекомендовав Пуаро как собрата по профессии. Искра
любопытства зажглась в глазах сыщика.
– Наслышан о вас, мосье Пуаро, – сказал он. –
Вы ведь были весьма заметной личностью в прежние времена. Но теперь у нас в
криминалистике совсем иные методы.
– Хотя преступления по большей части все те же, –
деликатно заметил Пуаро.
Я сразу понял, что Жиро испытывает к нам явную неприязнь.
Видимо, его задело, что расследованием занимается кто-то еще, я чувствовал, что
если ему посчастливится обнаружить важные улики, то он, вероятно, постарается
скрыть их от нас.
– Господин следователь… – снова начал Бекс.
Но Жиро грубо перебил его:
– Плевать мне на господина следователя! Главное сейчас
– успеть все сделать здесь, пока еще светло. Ведь осталось каких-нибудь
полчаса. Об этом деле мне уже все известно, мои люди до утра перероют весь дом,
но что касается улик, то их следует искать именно здесь, на этом месте. Это ваши
полицейские затоптали тут все? Я-то думал, они теперь хоть немного поумнели.
– Конечно, поумнели. Ведь следы, которые вызвали ваше
неудовольствие, оставили рабочие, обнаружившие тело.
В ответ мосье Жиро презрительно фыркнул.
– Я нашел следы там, где все трое продирались через
кусты, но преступники – хитрые бестии. Удалось различить только следы мосье
Рено, а свои они затерли. Мало того, что на такой твердой сухой земле все равно
почти ничего не разглядишь, так они еще и подстраховались.
– Вещественные улики, – сказал Пуаро. –
Именно это вы ищете, а?
Жиро в недоумении уставился на него.
– Ну, разумеется.
Легкая улыбка тронула губы Пуаро. Ему явно хотелось
высказаться, но он сдержался. Он нагнулся и принялся рассматривать лопату.
– Ею и была вырыта могила – ясно как день, –
заметил Жиро. – Но это мало что дает нам. Ведь это лопата из дома мосье
Рено, а тот, кто рыл, был в перчатках. Вот они.
Он ткнул ботинком туда, где лежала пара испачканных землей
перчаток.
– Перчатки тоже принадлежат мосье Рено или, по крайней
мере, его садовнику. Говорю вам, эти парни все предусмотрели – ни одного
промаха. Мосье Рено убит его собственным ножом, а могила вырыта его собственной
лопатой. Убийцы полагают, что не оставили следов! Но мы еще посмотрим, кто
кого. Всегда что-нибудь да остается! И я это найду!
Однако Пуаро, очевидно, заинтересовало что-то совсем другое,
а именно короткий обрубок свинцовой трубы, лежащий рядом с лопатой. Он
осторожно коснулся его пальцем.
– А эта штучка тоже принадлежала убитому? –
спросил он, и мне почудилась легкая насмешка в его вопросе.
Жиро пожал плечами, давая понять, что не знает, да и знать
не хочет.
– Небось давно здесь валяется. Во всяком случае, меня
этот обрубок не интересует.
– А вот меня очень даже интересует, – промурлыкал
Пуаро.
