Интересно, что она хотела этим сказать? Слова загадочные,
полные какого-то тайного смысла. Может ли быть, что она знает больше, чем мы
думаем? Говорит, ей ничего не известно о том, что мосье Рено доверил сыну
секретное поручение. Неужели она и впрямь ничего больше не знает или только
притворяется? Наверное, она могла бы раскрыть нам глаза, если бы захотела. Но
что означает ее молчание? Не есть ли это часть тщательно продуманного плана?
Чем дольше я думал об этом, тем более убеждался в
основательности своих подозрений. Мадам Рено знает больше, чем находит нужным
сказать нам. Своим удивлением при виде сына она выдала себя, на миг вышла из
начертанной заранее роли. Уверен, ей известно, почему совершено убийство, а
может быть, она знает и имена убийц. Но какие-то веские причины вынуждают ее
хранить молчание.
– Вы так глубоко задумались, мой друг, – заметил
Пуаро, нарушая молчание. – Что занимает ваши мысли?
Я изложил ему свои соображения, на мой взгляд довольно
убедительные, хотя и опасался, что он поднимет меня на смех вместе с моими
подозрениями. Но, как ни странно, он понимающе кивнул.
– Вы совершенно правы, Гастингс. Я с самого начала был
уверен – она что-то скрывает. На первых порах я даже заподозрил, что если
преступление и не ее рук дело, то, уж во всяком случае, она ему потворствовала.
– Вы подозревали ее? – вскричал я.
– Ну конечно. Смерть мосье Рено в первую очередь
выгодна ей – ведь по новому завещанию она единственная, кто наследует это
огромное состояние. Поэтому мадам Рено с самого начала привлекла мое особое
внимание. Наверное, вы заметили, что я при первой же возможности внимательно
рассмотрел ее руки, вернее, запястья. Я хотел узнать, не сама ли она засунула себе
в рот кляп и связала себя. Eh bien, я сразу увидел – обмана здесь нет, веревки
были затянуты так туго, что врезались в тело. Значит, своими руками она не
могла совершить это преступление, однако, возможно, она косвенно способствовала
ему, например подстрекала к убийству своего сообщника. Более того, история,
рассказанная ею, знакома мне как свои пять пальцев: неизвестные в масках,
которых она не смогла бы опознать, «секретные документы» – все это уже в зубах
навязло. И еще одна мелочь утвердила меня в мысли, что она лжет. Часики,
Гастингс, ее часики.
Опять эти часы! Пуаро выжидательно смотрел на меня.
– Ну, мой друг, догадываетесь? Понимаете?
– Нет! – раздраженно ответил я. – И не
догадываюсь, и не понимаю. Вы своими головоломками все время ставите меня в
тупик. Никогда толком ничего не объясните, сколько ни проси. До самого
последнего момента играете в прятки.
– Не сердитесь, мой друг, – сказал с улыбкой
Пуаро. – Если хотите, я объясню. Но ни слова Жиро, c'est entendu?
[52]
Я для него – выживший из ума старик, которого и в расчет
брать не стоит! Но мы еще посмотрим! Из чувства элементарной порядочности я дал
ему намек. Если он не желает им воспользоваться, это его личное дело.
Я заверил Пуаро, что он может положиться на мою
сдержанность.
– C'est bien!
[53]
Ну а теперь давайте
заставим поработать наши серые клеточки. Скажите, мой друг, в котором часу,
по-вашему, произошла трагедия?
– Как в котором? В два или около того, – ответил
я, удивленный таким вопросом. – Вы ведь помните, мадам Рено говорила, что
она слышала, как часы пробили два раза, когда убийцы были в комнате.
– Совершенно верно, и вы, и следователь, и Бекс, и все
остальные приняли слова мадам Рено на веру. Но я, Эркюль Пуаро, утверждаю, что
мадам Рено лжет. Преступление было совершено по меньшей мере двумя часами
раньше.
– Но доктора…
– Они объявили, осмотрев тело, что смерть наступила
часов семь-десять назад. Mon ami, по какой-то причине кому-то необходимо
уверить нас, что преступление произошло двумя часами позже, чем на самом деле.
Вам, конечно, приходилось читать о том, как по разбитым часам устанавливают
точное время преступления? И вот, чтобы подкрепить показания мадам Рено, кто-то
переводит стрелки ее часиков на два часа, а потом с силой швыряет их об пол!
Но, как часто случается, преступник сам себя перехитрил. Стекло разбилось, а
механизм оказался цел. Да, это роковая оплошность с его стороны, ибо она сразу
же позволила мне сделать два вывода: во-первых, мадам Рено лжет, во-вторых,
преступникам позарез нужны были эти два часа.
– Интересно, зачем?
– О, в этом-то и вопрос, в этом вся загадка. Покуда я
не могу этого объяснить. Правда, есть у меня одно соображение…
– Какое же?
– Последний поезд отправляется из Мерлинвиля семнадцать
минут первого.
Постепенно что-то начинало брезжить в моем сознании.
– Стало быть, если считать, что преступление совершено
в два часа, то любой пассажир этого поезда обеспечен безупречным алиби!
– Прекрасно, Гастингс! Вы попали в точку!
Я так и подпрыгнул.
– Надо немедленно навести справки на станции! Уверен,
там не могли не заметить двух иностранцев, которые сели на этот поезд! Мы
должны сию же минуту бежать туда!
– Вы так считаете?
– Ну, разумеется. Пойдемте же скорее!
Пуаро умерил мой пыл, коснувшись моей руки:
– Идите, бога ради, если вам так хочется, mon ami, но
на вашем месте я не стал бы расспрашивать там о каких-то двух иностранцах.
Я вытаращил глаза, и он, теряя терпение, пояснил:
– Ну-ну, неужели вы верите этому вздору? Неизвестные в
масках и прочая чепуха! Чего только нет в cette histoire la!
[54]
Его слова так ошеломили меня, что я даже не нашелся что
ответить. А он уже невозмутимо продолжал:
– Разве вы не слышали, как я сказал Жиро, что кое-какие
подробности этого дела показались мне очень знакомыми? Eh bien, значит, можно
предположить два варианта: оба преступления задумал и совершил один и тот же
человек, или же наш убийца прочел когда-то сообщение о cause celebre
[55]
и в его подсознании запечатлелись все детали этого дела.
Какую из этих двух возможностей предпочесть, я смогу сказать, только
когда… – Тут он осекся.
Я перебирал в уме все, что так или иначе касалось преступления.
– Но как же письмо мосье Рено? Он ведь упоминает и о
тайне, и о Сантьяго.
– Безусловно, мосье Рено окружала какая-то тайна – тут
никаких сомнений быть не может. А Сантьяго, по-моему, специально нам
подбросили, чтобы пустить следствие по ложному следу. Возможно, тот же трюк
проделали и с мосье Рено, чтобы отвлечь его внимание от чего-то важного, что
происходило у него под носом. О, будьте уверены, Гастингс, опасность,
угрожавшая ему, исходила не из Сантьяго, она была здесь, во Франции, совсем рядом.
