– Вчера – мадемуазель Добрэй, сегодня – мадемуазель
Сандрильона! Решительно, Гастингс, у вас прямо-таки восточный темперамент. Не
завести ли вам гарем?
– Вам только дай повод посмеяться надо мной!
Мадемуазель Добрэй – прелестная девушка, ее красота просто поразила меня, я и
не скрываю этого. А та, другая… Думаю, я вообще никогда больше с ней не
увижусь.
– Как, вы и впрямь не намерены повидать ее?
В его вопросе звучало неподдельное изумление, и я
почувствовал, как он метнул в меня пронзительный взгляд. Перед моим мысленным
взором вдруг вспыхнули слова «Отель дю Фар», и я будто услышал, как она
говорит: «Загляните ко мне завтра», и я с радостной готовностью отвечаю:
«Непременно».
– Она пригласила меня, но я, разумеется, не
пойду, – как мог небрежнее ответил я.
– Так-таки и «разумеется»?
– А что? Если я этого не хочу.
– Помнится, вы говорили, мадемуазель Сандрильона
остановилась в отеле «Англетер», кажется?
– Нет. В «Отель дю Фар».
– Да, правда, а я и запамятовал.
Подозрение кольнуло меня. Уверен, о гостинице я Пуаро ничего
не говорил. Но, окинув его испытующим взглядом, я засомневался. Он нарезал хлеб
аккуратными ломтиками и, казалось, был целиком поглощен этим занятием. Должно
быть, ему просто показалось, что я упомянул о гостинице, где остановилась
Сандрильона.
Кофе мы пили на террасе, выходящей на море. Пуаро выкурил,
по обыкновению, крошечную сигарету, затем достал из кармана часы.
– Парижский поезд отходит двадцать пять минут
третьего, – сказал он. – Мне надобно поторопиться.
– Вы едете в Париж? – воскликнул я.
– Именно, mon ami.
– Но зачем?
– Искать убийцу мосье Рено, – ответил он весьма
серьезно.
– Вы думаете, он в Париже?
– Напротив, уверен, что его там нет. Тем не менее
искать нужно там. Вам пока непонятно, но в свое время я все объясню. Поверьте,
ехать в Париж просто необходимо. Я пробуду там недолго. Завтра, во всяком
случае, непременно вернусь. Думаю, вам не стоит ехать со мной. Оставайтесь
здесь и не спускайте глаз с Жиро. Постарайтесь почаще бывать в обществе мосье
Рено-fils.
[57]
– Кстати, хотел спросить, как вы узнали о его
отношениях с мадемуазель Добрэй.
– И-и-и, mon ami, я знаю психологию людей. Когда
молодой человек, вроде Жака Рено, и прелестная девушка, вроде мадемуазель
Марты, живут по соседству, развитие событий предвидеть нетрудно. Кроме того,
эта ссора! Причиной могли быть либо деньги, либо женщина, и, припомнив слова
Леони о том, в какой ярости выскочил из кабинета мосье Жак, я предположил
второе. Таков был ход моих мыслей, и, как оказалось, я не ошибся.
– Значит, вы еще раньше заподозрили, что она любит Жака
Рено?
Пуаро улыбнулся.
– Во всяком случае, я увидел в ее глазах тревогу.
Поэтому я про себя прозвал ее девушкой с тревожным взглядом.
Его тон был столь многозначителен, что мне стало не по себе.
– Что вы хотите этим сказать, Пуаро?
– Надеюсь, скоро мы все узнаем, мой друг. Однако мне
пора.
– Я провожу вас, – сказал я, вставая.
– Нет-нет, ни в коем случае. Я вам запрещаю.
Он сказал это тоном, не допускающим возражений, и, когда я в
недоумении уставился на него, он решительно тряхнул головой:
– Вот именно, запрещаю, mon ami. Au revoir.
С этими словами Пуаро ушел, и я вдруг почувствовал себя не у
дел. Я побрел на пляж и принялся разглядывать купающихся, не испытывая большой
охоты последовать их примеру. Мне представилось, что Сандрильона в каком-нибудь
сногсшибательном купальном костюме, возможно, тоже резвится здесь, но никаких
признаков ее присутствия я не обнаружил. Я бесцельно плелся по песчаному
побережью, уходя все дальше и дальше от центра города. Мне вдруг пришло в
голову, что, в конце концов, даже из соображений простой порядочности следует
навестить девушку. В сущности, таким образом я избавлю себя от лишних
треволнений и поставлю на этом точку. Вообще выброшу ее из головы. А не навести
я ее, так она, чего доброго, сама явится на виллу «Женевьева».
И я ушел с пляжа и направился в город. «Отель дю Фар»,
оказавшийся весьма скромным заведением, я нашел довольно быстро. Крайне досадно
было, что я не знал даже имени дамы, которую пришел навестить, а посему я почел
за лучшее не прибегать к помощи портье, дабы не уронить тем самым чувство
собственного достоинства, а потоптаться в холле, походить по гостинице в
надежде встретить свою незнакомку. Однако ее нигде не было видно. Я подождал
немного, но терпения не хватило, и, отведя портье в сторону, я сунул ему пять
франков.
– Мне надо видеть одну даму, она остановилась здесь.
Это молодая англичанка, невысокая, темноволосая. Я не помню точно ее имени.
Привратник покачал головой. Мне показалось, он силится
подавить усмешку.
– Здесь нет такой дамы, как вы описали.
– Но она мне сказала, что остановилась здесь.
– Мосье, должно быть, ошибся… или, пожалуй, ошиблась
дама, потому что еще один мосье тоже справлялся о ней.
– Как? Не может быть! – удивленно воскликнул я.
– Верно говорю, мосье. Тот мосье описал ее точно так
же, как вы.
– А как он выглядел?
– Небольшого роста, хорошо одетый, очень аккуратный.
Усы сильно нафабрены, голова какая-то странная, а глаза – зеленые.
Пуаро! Так вот почему он так решительно воспротивился тому,
чтобы я провожал его. Ну что за наглый тип! Но я не потерплю, чтобы он совал
нос в мои дела. Он, видно, вообразил, что без няньки мне не обойтись.
Поблагодарив портье, я вышел из гостиницы дурак дураком. И
все по милости Пуаро! Черт бы побрал его бесцеремонность!
Да, но все-таки где же девушка? Я подавил в себе гнев и
попытался разгадать очередную загадку. Очевидно, рассуждал я, она нечаянно
перепутала название гостиницы. Но тут внезапная мысль поразила меня. Нечаянно
ли? А может быть, она совершенно умышленно скрывает свое настоящее имя, а
теперь вот нарочно дала неверный адрес?
Чем больше я думал об этом, тем более убеждался, что не
ошибаюсь в своих подозрениях. По какой-то необъяснимой причине Сандрильона не
желала, чтобы наше случайное знакомство переросло в дружбу. И хотя всего
полчаса назад я и сам решительно не желал этого, теперь меня совсем не
радовало, что она как бы перехватила инициативу. Надо же, какая досада! Я
вернулся на виллу «Женевьева» в самом дурном расположении духа. В дом я не
пошел, а свернул на дорожку, ведущую к сараю, и уселся на скамью в мрачной
задумчивости.
