– Это ведь вы взяли нож, правда?
– Да.
– Для этого вы и хотели, чтобы я вам все показал? А
потом притворились, что вам дурно?
Она снова кивнула.
– Зачем вам понадобился нож? – спросил я немного
погодя.
– Боялась, что на нем могли остаться отпечатки
пальцев, – ответила она простодушно, совсем по-детски.
– Но вы же были в перчатках, разве вы не помните?
Она тряхнула головой, недоуменно глядя на меня, точно мой
вопрос поставил ее в тупик, и едва слышно спросила:
– Вы хотите выдать меня полиции?
– Господи боже мой! Нет, конечно.
Она устремила на меня долгий испытующий взгляд, а потом
спросила так тихо, точно боялась произнести эти слова:
– Не выдадите? Но почему?
Вы скажете, наверное, что я выбрал не слишком подходящее
место и время для объяснения в любви. Впрочем, бог свидетель, я и сам
представить себе не мог, что любовь настигнет меня в столь странных
обстоятельствах. Я произнес те слова, которые подсказывало мне чувство:
– Потому что я люблю вас.
Она поникла головою, словно смутившись, и срывающимся
голосом прошептала:
– Нет, вы не можете… не можете… если бы вы знали…
Потом, будто собравшись с духом, она посмотрела мне прямо в
глаза и спросила:
– Так что же вам известно?
– Мне известно, что в тот вечер вы пришли, чтобы
поговорить с мосье Рено. Он предложил вам деньги, но вы гневно порвали чек.
Потом вы вышли из дома… – Я помедлил.
– Ну, вышла, а дальше?
– Не знаю, было ли вам точно известно, что Жак Рено
приедет в Мерлинвиль в тот вечер, или вы просто надеялись, что вам повезет и вы
увидитесь с ним, но только вы бродили где-то поблизости от виллы. Возможно, вы
чувствовали себя столь несчастной, что шли куда глаза глядят, но, во всяком
случае, около полуночи вы были поблизости от дома, и вы увидели на поле для
гольфа мужчину…
Я снова умолк. Не успела она сегодня переступить порог моей
комнаты, как в каком-то мгновенном озарении мне вдруг явилась истина, и сейчас
я представлял себе все, что произошло тогда, так четко, будто видел все
собственными глазами. В этой картине все встало на место – и плащ на мертвом
мосье Рено, и поразившее меня сходство мосье Жака с отцом: когда он ворвался в
гостиную, мне на мгновенье показалось, что покойник ожил.
– Продолжайте же, – настойчиво требовала
Сандрильона.
– Вероятно, он стоял спиной к вам, но вы узнали его,
вернее, вы думали, что узнали Жака Рено. Походка, осанка, посадка головы, даже
плащ – все было так хорошо знакомо вам.
Я помедлил минуту.
– В одном из писем к Жаку Рено вы грозили ему местью.
Когда вы увидели его, вы потеряли голову от гнева и ревности… и ударили его
ножом! Вы не хотели убивать его, я ни секунды в этом не сомневаюсь. Но вы его
убили, Сандрильона.
Она закрыла лицо руками и сдавленным голосом прошептала:
– Вы правы… правы… У меня все это будто стоит перед
глазами…
Потом она вскинула голову и выкрикнула резко, почти гневно:
– И вы любите меня? Разве можно любить меня теперь,
когда вы все знаете?
– Не знаю, – устало вздохнул я. – Наверное, с
любовью ничего уж не поделаешь. Я пробовал противиться ей с того самого первого
раза, как увидел вас, но чувство оказалось сильнее меня.
И тут вдруг, когда я меньше всего ожидал, с ней снова
началась истерика. Она бросилась на пол и отчаянно зарыдала.
– О нет! Нет! Я не вынесу этого! – кричала
она. – Что мне делать! Я не знаю! Не знаю! О горе мне! Хоть бы кто-нибудь
научил, что мне теперь делать!
Я снова опустился на колени рядом с ней, стараясь как мог
успокоить ее.
– Не бойтесь меня, Белла. Ради бога, не бойтесь. Я
люблю вас, но, поверьте, моя любовь ни к чему вас не обязывает. Позвольте
только помочь вам. Любите его, если хотите, но позвольте мне помочь вам, раз он
этого не может.
Мои слова произвели на нее неожиданное действие – она точно
окаменела. Потом отвела руки от лица и уставилась на меня.
– Так вы думаете, что я?… – шепотом проговорила
она. – Вы думаете, что я люблю Жака Рено?
И тут она, улыбаясь сквозь слезы, порывисто обвила мою шею
руками и прижалась ко мне нежной мокрой щекой.
– Вас я люблю несравненно сильнее, – шептала
она. – Его я никогда так не любила!
Она коснулась губами моей щеки, потом моих губ… Она целовала
меня так нежно, так горячо… Ее порыв был столь неистов и неожидан, столь
непосредствен и искренен, что, проживи я хоть целую вечность, этой минуты мне
не забыть никогда!
В этот момент дверь скрипнула, мы обернулись – на пороге
стоял Пуаро и молча смотрел на нас.
Я не колебался ни секунды. Одним прыжком я преодолел
расстояние, разделяющее нас, и сжал его мертвой хваткой так, что он не мог
шевельнуть ни рукой, ни ногой.
– Скорей! – крикнул я девушке. – Бегите!
Бегите же! Я задержу его!
Бросив мне прощальный взгляд, она скользнула мимо нас и
пустилась наутек. А я держал Пуаро в своих железных объятиях.
– Mon ami, – заметил Пуаро кротко, – вот уж в
чем вам не откажешь, так это в физической силе. Стоит такому молодцу, как вы,
зажать меня стальной хваткой, и я беспомощен, как ребенок. Однако согласитесь,
беседовать в таком положении крайне затруднительно. Да и вообще все это просто
смешно. Давайте сядем и спокойно поговорим.
– А вы не погонитесь за ней?
– Mon Dieu! Конечно, нет. Ведь я не Жиро. Сделайте
милость, освободите меня.
Я не спускал с него подозрительного взгляда, отлично
понимая, что не могу тягаться с ним в хитрости и проницательности, но хватку
все же ослабил, и он опустился в кресло, заботливо ощупывая свои руки.
– Ну и силища у вас, Гастингс, точно у разъяренного
быка, право! Eh bien, не кажется ли вам, что вы дурно обошлись со своим старым
другом, а? Я показываю вам фотографию, вы узнаете вашу знакомую, а мне – ни
слова.
– Какая в этом нужда, если вы сами все поняли? – с
горечью сказал я.
Конечно, Пуаро сразу догадался, что я узнал на фотографии
Беллу! Никогда мне не удавалось его провести!
– О-ля-ля! Вы же не знали, что я догадался. Ну хорошо,
а сегодня вы помогли ей сбежать. И это после того, как мы с таким трудом нашли
ее. Eh bien! Решайте, Гастингс, вы по-прежнему заодно со мной или теперь уже
против меня?
