Он запнулся и судорожно сглотнул.
– Да?
– Я услышал какой-то странный и страшный крик. Он не
был громок, точно кто-то задыхался или давился кашлем, но я замер от страха и с
минуту стоял как вкопанный, потом обогнул живую изгородь. Ночь была лунная, и я
увидел могилу и рядом человека, лежащего ничком. В спине у него торчал нож. А
потом… потом… я поднял взгляд и увидел ее. Она смотрела на меня с ужасом, точно
я привидение. Потом вскрикнула и бросилась прочь.
Он замолчал, пытаясь совладать с собой.
– Ну а потом? – как можно спокойней спросил Пуаро.
– Право, не знаю. Я постоял еще, совершенно
ошеломленный. Потом подумал, что надо поскорее убираться. Нет, мне и в голову
не пришло, что могут заподозрить меня. Я испугался, что меня вызовут в качестве
свидетеля и мне придется давать показания против Беллы. Как уже говорил, я
дошел пешком до Сан-Бовэ, нанял автомобиль и вернулся в Шербур.
В дверь постучали, и вошел посыльный с телеграммой, которую
вручил Стонору. Секретарь вскрыл ее, прочел и тут же поднялся с кресла.
– Мадам Рено пришла в сознание, – сказал он.
– А! – Пуаро вскочил. – Немедленно
отправляемся в Мерлинвиль!
Мы поспешно собрались. Стонор по просьбе Жака согласился
остаться, с тем чтобы помочь, если удастся, Белле Дьювин. Пуаро, Жак Рено и я
отбыли в Мерлинвиль в автомобиле мосье Рено.
Поездка заняла немногим более сорока минут. Когда мы
подъезжали к вилле «Маргерит», Жак Рено бросил на Пуаро вопросительный взгляд:
– Что, если вы отправитесь вперед и осторожно
подготовите матушку к радостному известию?…
– А вы тем временем лично подготовите мадемуазель
Марту, правда? – откликнулся Пуаро, подмигнув Жаку. – Ну конечно, я и
сам хотел вам предложить это.
Жак Рено не стал упираться. Остановив машину, он выпрыгнул
из нее и помчался к дому. А мы продолжали свой путь к вилле «Женевьева».
– Пуаро, – сказал я, – вы помните, как мы
впервые приехали сюда? И нас встретили известием, что мосье Рено убит?
– О, конечно, отлично помню. Не так уж много времени
прошло с тех пор. А сколько всяких событий, особенно для вас, mon ami!
– Да, в самом деле, – вздохнул я.
– Вы ведь воспринимаете их в основном сердцем, а не
разумом, Гастингс. Я же подхожу к ним иначе. К мадемуазель Белле, будем
надеяться, суд отнесется снисходительно. Правда, Жак Рено не может жениться
сразу на обеих своих возлюбленных. Тут уж ничего не поделаешь… Я же подхожу к
делу профессионально. Это преступление не отнесешь к разряду разумно
спланированных и четко выполненных, то есть таких, от разгадки которых детектив
получает истинное удовольствие. Mise en scene,
[83]
разработанная Жоржем Конно, – в самом деле безукоризненна, но dénouement
[84]
– о нет! О ней этого никак не скажешь! В припадке гнева и
ревности девушка совершает убийство – где уж тут порядок, где логика!
Такой своеобразный подход к делу вызвал у меня невольную
улыбку.
Дверь нам отворила Франсуаза. Пуаро сказал, что должен
немедленно повидать мадам Рено, и старая служанка проводила его наверх. Я же
остался в гостиной. Вернулся Пуаро довольно скоро. Он был на редкость мрачен.
– Vous voilà, Гастингс! Sacre tonnerre!
[85]
Назревает скандал!
– Что вы хотите сказать? – удивился я.
– Вы не поверите, Гастингс, – задумчиво проговорил
Пуаро, – но от женщин никогда не знаешь, чего ждать.
– А вот и Жак с мадемуазель Мартой! – воскликнул
я, глядя в окно.
Пуаро выскочил из дома и перехватил их у входа.
– Не ходите туда. Так будет лучше. Ваша матушка очень
расстроена.
– Знаю, знаю, – сказал Жак Рено. – И я должен
сейчас же поговорить с ней.
– Нет, прошу вас. Лучше не надо.
– Но мы с Мартой…
– Мадемуазель лучше остаться здесь. Если вы так уж
настаиваете, разумнее будет, если с вами пойду я.
Голос, внезапно раздавшийся откуда-то сверху позади нас,
заставил всех вздрогнуть.
– Благодарю за любезность, мосье Пуаро, но я намерена
объявить свою волю.
Мы обернулись и застыли в изумлении. По лестнице, тяжело
опираясь на руку Леони, спускалась мадам Рено. Голова ее была забинтована.
Девушка со слезами уговаривала свою госпожу вернуться в постель.
– Мадам погубит себя. Доктор строго-настрого запретил
вам подниматься!
Но мадам Рено ее не слушала.
– Матушка! – закричал Жак, бросаясь к ней.
Но она властным жестом отстранила его.
– Я тебе не мать! Ты мне не сын! С этой минуты я
отрекаюсь от тебя.
– Матушка! – снова крикнул ошеломленный молодой
человек.
Казалось, мадам Рено дрогнула – такая нестерпимая мука
звучала в голосе Жака. Пуаро протянул было руку, как бы призывая их обоих
успокоиться. Но мадам Рено уже овладела собою.
– На твоих руках кровь отца. Ты виновен в его смерти.
Ты ослушался его, ты пренебрег им, и все из-за этой особы. Ты жестоко обошелся
с той, другой девушкой, и твой отец жизнью поплатился за это! Ступай прочь из
моего дома! Завтра же я приму меры, чтобы ты ни гроша не получил из отцовского
наследства. Устраивай свою жизнь как сумеешь, и пусть эта особа, дочь заклятого
врага твоего отца, помогает тебе.
Мадам Рено повернулась и медленно, с мучительным трудом
стала подниматься по лестнице.
Сцена была столь неожиданна и ужасна, что мы все стояли,
точно громом пораженные. Жак, который и без того едва держался на ногах,
пошатнулся. Мы с Пуаро бросились к нему.
– Ему совсем худо, – шепнул Пуаро, обращаясь к
Марте. – Куда бы перенести его?
– Разумеется, к нам, на виллу «Маргерит». Мы с матушкой
станем ухаживать за ним. Бедный Жак!
Мы отвезли молодого человека на виллу «Маргерит». Он рухнул
в кресло в полуобморочном состоянии. Пуаро пощупал его лоб и руки.
– У него жар. Столь продолжительное напряжение дает
себя знать. А тут еще такой удар… Надо уложить его в постель. Мы с Гастингсом
позаботимся, чтобы послали за доктором.
Появившийся вскоре доктор, осмотрев больного, заверил нас,
что это всего лишь результат нервного перенапряжения. Тишина и полный покой,
возможно, уже завтра принесут облегчение. Но следует оберегать больного от
волнений, ибо в этом случае болезнь может принять дурной оборот. Желательно,
чтобы ночью кто-нибудь подежурил у его постели.
