— Согрешивший да пребудет в своём грехе, и да пребудут в этом грехе многие колена его. Двери прошлого навсегда закрыты для нас.
— Пусть так. Забудем о прошлом, начнём всё с начала и постараемся возместить друг другу всё, что за эти годы мы потеряли по собственной глупости.
Сэр Оливер положил руки на плечи Розамунды.
— Моя дорогая, — прошептал он, тяжело вздохнув. — О Боже, как мы могли быть счастливы, если бы… — Он замолчал и, сняв руки с её плеч, неожиданно резко закончил: — Я становлюсь слезливым. Ваше сострадание растопило моё сердце, и я чуть было не заговорил о любви. Но, право, не мне говорить о ней. Любовь там, где жизнь. Она и есть жизнь, тогда как я… Moriturus te salutat!
[37]
— О нет, нет! — Дрожащими руками Розамунда вцепилась в его рукав.
— Слишком поздно, — проговорил сэр Оливер. — Никакой мост не соединит края пропасти, которую я сам разверз. Мне остаётся только броситься в неё.
— Тогда я тоже брошусь в неё! — воскликнула Розамунда. — По крайней мере, мы сможем умереть вместе.
— Это безумие! — с жаром возразил он, и по быстроте ответа можно было судить, насколько тронули его слова Розамунды. — Чем это поможет мне? Неужели вы захотите омрачить мой последний час и лишить смерть её величия? О нет, Розамунда, оставшись жить, вы окажете мне гораздо большую услугу. Вернитесь в Англию и расскажите обо всём, что вы узнали. Лишь вы одна можете вернуть мне честь и доброе имя, открыв правду о том, что заставило меня стать отступником и корсаром. Но что это? Слышите?
Ночную тишину нарушил громкий крик:
— Вставайте! К оружию! К оружию!
— Час пробил, — сказал сэр Оливер и, бросившись к выходу, откинул занавес.
Глава 22
КАПИТУЛЯЦИЯ
В проходе между рядами спящих гребцов слышались быстрые шаги, и вскоре на ют взлетел Али, который на закате сменил Ларока на вершине холма.
— Капитан! Капитан! Господин мой! Вставайте, иначе нас захватят! — кричал он.
Люди просыпались, на палубе началось движение, и вскоре все были на ногах. На баке кто-то громко кричал. Полог, за которым спал паша, раздвинулся, и из-за него вышли Асад и Марзак. Навстречу им спешили Бискайн и Османи, со шкафута бежали Виджителло, Джаспер и несколько перепуганных корсаров.
— Что такое? — спросил паша.
— Галеон снялся с якоря и выходит из залива, — задыхаясь, сообщил Али.
Паша зажал бороду в кулаке и нахмурился.
— Что бы это значило? Неужели они узнали о нашей стоянке?
— А иначе зачем им среди ночи сниматься с якоря? — спросил Бискайн.
— Действительно, зачем? — проговорил Асад и обратился к сэру Оливеру, стоявшему у входа в каюту. — А что скажешь ты, Сакр аль-Бар?
Сакр аль-Бар пожал плечами и подошёл к паше.
— Что я могу сказать? Ты, видно, хочешь знать, что нам теперь делать? Нам остаётся только ждать. Если они узнали, что мы находимся в бухте, то мы попали в хорошую западню, и этой же ночью с нами будет покончено.
Если во многих, кто слышал ответ Сакр аль-Бара, его ледяное спокойствие пробудило тревогу, то Марзака оно повергло в ужас.
— Да сгниют твои кости, прорицатель бедствий! — крикнул он и добавил бы что-нибудь ещё, если бы Сакр аль-Бар не заставил его замолчать.
— Что написано, то и сбудется, — громовым голосом объявил он.
— Воистину так, — поддержал корсара Асад, как истинный фаталист ухватившись за это последнее утешение. — Если мы созрели для руки садовника, то садовник сорвёт нас.
Бискайн, в отличие от паши не склонный к фатализму, предложил более решительный план.
— В своих действиях мы должны исходить из предположения, что нас действительно обнаружили, и, пока не поздно, выйти в открытое море.
— Но тогда предполагаемая опасность превратится в явную, и мы сами устремимся ей навстречу, — вмешался перепуганный Марзак.
— Ты ошибаешься! — воскликнул Асад, вновь обретший былую уверенность. — Хвала Аллаху, пославшему нам такую тихую ночь! Ветер спал, и мы сможем на вёслах пройти десять лиг, пока под парусами они пройдут одну.
По рядам корсаров пронёсся шёпот одобрения.
— Только бы нам благополучно выбраться из бухты, а уж потом они не догонят нас, — сказал Бискайн.
— Нас могут догнать ядра их пушек, — хладнокровно напомнил Сакр аль-Бар, чтобы охладить их пыл. Он ещё раньше подумал о таком способе избежать западни, но надеялся, что другим он не придёт в голову.
— И всё же нам стоит пойти на риск, — возразил Асад, — и вверить свою судьбу этой ночи. Оставаться здесь — значит ждать гибели.
И он принялся отдавать приказания:
— Али, позови кормщиков! Торопись! Виджителло, не жалей плетей, и пусть они хорошенько расшевелят рабов.
Раздался свисток боцмана, его помощники побежали между рядами гребцов, и свист плетей, обрушившихся на плечи и спины рабов, слился с шумом на борту галеаса.
Паша снова обратился к Бискайну:
— Отправляйся на нос и построй людей. Вели им держать оружие наготове на случай, если нас попытаются взять на абордаж.
Бискайн поклонился и спрыгнул на трап. Шум и гомон поспешных приготовлений перекрыл громкий голос Асада:
— Арбалетчики, наверх! Канониры, к пушкам! Погасить огни! Разжечь запальники!
Через мгновение все огни погасли, включая лампу в каюте, для чего один из офицеров паши проник в это заповедное место. На всякий случай зажжённым оставили лишь фонарь, свисавший с грот-мачты, но и его спустили на палубу и обернули куском парусины.
На некоторое время галеас погрузился во тьму, словно над ним опустили покров из чёрного бархата. Но постепенно глаза привыкли, мрак немного рассеялся, и люди и предметы вновь приобрели свои очертания в неверном сероватом сиянии летней ночи.
Волнение и суета первых минут подготовки к отплытию вскоре улеглись, и корсары в полном молчании застыли по местам. Никто из них и не подумал упрекать пашу или Сакр аль-Бара за отказ выполнить их требование покинуть бухту, как только стало известно о близости вражеского корабля. На просторной носовой палубе выстроились три шеренги корсаров. Впереди стояли арбалетчики, за ними воины, вооружённые саблями, зловеще поблёскивавшими в темноте. Люди толпились у фальшбортов на шкафуте, облепляли грот-ванты. На юте около каждой из двух пушек стояло по три канонира, и на их лицах играли красноватые отблески от зажжённого запальника.
