— Понимаю, — проговорил он с бесконечной жалостью в голосе, поскольку пришёл к твёрдому убеждению, что её бедный рассудок не выдержал перенесённых ужасов. — Вам необходимо отдохнуть и перестать думать о подобных вещах. Предоставьте их мне и не сомневайтесь: я сумею отомстить за вас.
— Сэр Джон, кажется, вы не понимаете меня. Я вовсе не желаю, чтобы вы мстили. Я спросила: на каком основании вы намерены повесить сэра Оливера? Но вы не ответили.
Сэр Джон смотрел на Розамунду со всевозрастающим изумлением. Значит, он ошибся: она в здравом уме и прекрасно владеет собой. И тем не менее, вместо заботливых расспросов о Лайонеле, которых он так боялся, этот странный вопрос — на каком основании он собирается повесить своего пленника…
— Мне ли говорить вам о преступлениях, совершённых этим негодяем?
Сэр Джон задал Розамунде вопрос, на который тщетно искал ответ.
— Вы должны сказать мне, — настаивала она, — по какому праву вы объявляете себя его судьёй и палачом, по какому праву без суда посылаете его на смерть.
Розамунда держалась так твёрдо и непреклонно, будто была облечена всеми полномочиями судьи.
— Но вы… — в замешательстве возразил сэр Джон, — вы — главная жертва его злодейских преступлений. Вам ли задавать мне этот вопрос? Так вот, я собираюсь поступить с ним так, как по морским обычаям поступают со всеми мерзавцами, захваченными, как был захвачен Оливер Тресиллиан. Если вы склонны проявить к нему милосердие — что, видит Бог, мне совершенно непонятно, — то вам придётся признать, что это самая великая милость, на какую он может рассчитывать.
— Вы не отличаете милосердия от мести, сэр Джон.
Розамунда мало-помалу успокоилась, волнение уступило место суровой решимости.
Сэр Джон сделал нетерпеливый жест:
— Какой смысл везти его в Англию? Что это даст ему? Там ему придётся предстать пред судом, исход которого заранее известен. К чему доставлять ему лишние мучения?
— Исход может оказаться иным, нежели вы предполагаете, — возразила Розамунда. — А суд — его законное право.
Сэр Джон в возбуждении прошёлся по каюте. Ему казалось нелепым препираться о судьбе сэра Оливера не с кем-нибудь, а именно с Розамундой, и вместе с тем она вынуждала его к этому вопреки не только его желанию, но и самому здравому смыслу.
— Если он будет настаивать, мы не откажем ему, — наконец согласился сэр Джон, почитая за лучшее хоть чем-то ублажить Розамунду. — Если он потребует, мы отвезём его в Англию и дадим ему возможность предстать пред судом. Но Оливер Тресиллиан слишком хорошо понимает, что его ждёт, и едва ли обратится с подобным требованием.
Сэр Джон подошёл к Розамунде и умоляюще протянул к ней руки:
— Послушайте, Розамунда, дорогая моя! Вы расстроены, вы…
— Я действительно расстроена, сэр Джон, — ответила Розамунда, взяв сэра Джона за руку, и, вдруг забыв о своей твёрдости, почти зарыдала. — О, сжальтесь! Сжальтесь, умоляю вас!
— Что я могу сделать для вас, дитя моё? Вы только скажите…
— Я прошу не за себя, а за него. Я умоляю вас сжалиться над ним!
— Над кем? — Сэр Джон снова нахмурился.
— Над Оливером Тресиллианом!
Он выпустил руки Розамунды и отошёл на шаг.
— Силы небесные! Вы молите о жалости к Оливеру Тресиллиану, о жалости к этому отступнику, этому исчадию ада! Да вы просто с ума сошли! — бушевал сэр. Джон. — С ума сошли!
И он, размахивая руками, в возбуждении заходил по каюте.
— Я люблю его, — просто сказала Розамунда.
Сэр Джон остановился как вкопанный и с отвисшей челюстью уставился на Розамунду.
— Вы любите его! — с трудом выговорил он наконец. — Вы любите его! Пирата, отступника, человека, похитившего вас и Лайонела, убийцу вашего брата!
— Он не убивал его! — горячо возразила Розамунда. — Я узнала всю правду.
— Из его собственных уст, я полагаю? — усмехаясь, спросил сэр Джон. — И вы поверили ему?
— Если бы я ему не поверила, то не вышла бы за него замуж.
— Замуж? За него?
Замешательство сэра Джона сменилось ужасом. Будет ли конец этим поразительным открытиям? Это верх всего или ему предстоит узнать что-нибудь ещё?
— Вы вышли замуж за этого презренного негодяя? — спросил он голосом, лишённым всякого выражения.
— Да, в Алжире. Вечером того дня, когда мы прибыли туда. Пока сэр Джон, не в силах произнести хотя бы слово, с округлившимися от удивления глазами, молча смотрел на Розамунду, можно было сосчитать до дюжины. Затем его словно прорвало.
— Хватит! — взревел он, потрясая кулаком под самым потолком каюты. — Клянусь Богом, если бы у меня не было других причин повесить его, этой одной хватило бы с лихвой. Можете мне поверить, за какой-нибудь час я покончу с этим постыдным браком.
— Ах, если бы вы только выслушали меня! — взмолилась Розамунда.
— Выслушать?
Сэр Джон подошёл к двери с твёрдым намерением призвать Оливера Тресиллиана, объявить ему приговор и проследить за его исполнением.
— Выслушать вас? — повторил он с гневом и презрением. — Я уже выслушал более чем достаточно.
Таковы были все Киллигрю, уверяет лорд Генри, прерывая свой рассказ и пускаясь в одно из пространных отступлений в историю тех семей, члены которых попадают на страницы его «Хроник». «Все они, — пишет его светлость, — были горячими и не склонными к размышлениям людьми, по-своему вполне честными и справедливыми, но в суждениях своих начисто лишёнными проницательности, а в порывах — сдержанности и рассудительности».
Прежние отношения сэра Джона с Тресиллианами и его поведение в этот чреватый роковыми последствиями час как нельзя лучше подтверждают справедливость оценки лорда Генри. Человек проницательный задал бы Розамунде множество вопросов, ни один из которых рыцарю из Арвенака просто не пришёл в голову. Хоть он и задержался на пороге каюты, несколько отсрочив осуществление своего намерения, причиной тому было чистое любопытство и желание узнать, есть ли предел сумасбродству Розамунды.
— Этот человек много страдал, — сказала Розамунда и, не обращая внимания на презрительный смех сэра Джона, продолжала: — Одному Богу известно, что вынесли его тело и душа за грехи, которых он не совершал. Многими из своих несчастий он был обязан мне. Теперь я знаю, что не он убил Питера. Знаю, что если бы не моё вероломство, он мог бы и без посторонней помощи доказать это. Знаю, что его похитили и увезли, прежде чем он успел снять с себя обвинение в убийстве, и единственное, что ему оставалось, — избрать жизнь отступника и корсара. Во всём этом виновата я, и я должна исправить причинённое мною зло. Пощадите его ради меня! Если вы меня любите…
Терпение сэра Джона иссякло. Его лицо пылало.
— Ни слова больше! — вскипел он. — Именно потому, что я люблю вас и всем сердцем желаю вам добра, я не стану вас больше слушать. Похоже, мне необходимо спасать вас не только от этого мерзавца, но и от вас самой. И если я не сделаю этого, то не исполню своего долга перед вами, изменю памяти вашего покойного отца и убитого брата. Но вы ещё будете благодарить меня, Розамунда. — И он снова повернулся к двери.
