Безыскусная английская девушка. А мое мнение, хотя оно и
старомодно, что найти что-нибудь лучше – трудно.
Флора присоединилась ко мне и немедленно выразила
еретические сомнения в подлинности башмачка.
– К тому же, по-моему, – продолжала она, – крайне глупо
ценить вещи за то, что они кому-то принадлежали. Вот перо, которым Джордж
Элиот
[9]
написала «Мельницу на Флоссе», – ведь это просто перо. Если вам так
интересна Джордж Элиот, не лучше ли купить дешевое издание «Мельницы на Флоссе»
и перечитать эту книгу?
– А вы, мисс Флора, наверное, не читаете подобного старья?
– Ошибаетесь, доктор. Я люблю «Мельницу на Флоссе». Приятно
было услышать это: меня просто пугает, что читают современные девушки, да еще
делают вид, будто получают удовольствие.
Вы не поздравляете меня, доктор? – продолжала Флора. – Или
вы не слышали? – Она показала на свою левую руку. На среднем пальце блестело
изящное кольцо с жемчужиной. – Я выхожу замуж за Ральфа. Дядя очень доволен – я
остаюсь в семье!
Я взял ее за обе руки.
– Моя дорогая, – сказал я, – надеюсь, вы будете очень
счастливы.
– Мы помолвлены уже месяц, – спокойно продолжала Флора, – но
объявлено это было только вчера. Дядя собирается отдать нам Кросс-Стоун, как
только приведет его в порядок, и мы будем там пытаться вести хозяйство. Но на
деле, конечно, всю зиму будем охотиться, сезон проводить в Лондоне, а летом –
путешествовать на яхте. Я люблю море. И конечно, буду примерной прихожанкой и
буду посещать все собрания клуба матерей.
В эту минуту вошла миссис Экройд с многословными
извинениями. Стыдно признаться, но я не выношу миссис Экройд. Это сплошные
цепочки, зубы и кости. Крайне неприятная дама. У нее маленькие бесцветные
глазки, и, как бы ни были слащавы ее слова, глазки сохраняют хитрое,
расчетливое выражение.
Я подошел к ней, оставив Флору у окна. Миссис Экройд протянула
мне для пожатия комплект костлявых пальцев и колец и начала болтать. Слышал ли
я о помолвке Флоры? Так удачно для всех. Милые птенчики влюбились с первого
взгляда. Такая пара! Он такой черный, а она такая светлая!
– Ах, дорогой доктор, какая это радость для материнского
сердца! – Миссис Экройд вздохнула от всего материнского сердца, буравя меня
своими глазками. – Я подумала… Вы такой давнишний друг нашего дорогого Роджера.
Мы знаем, как он доверяет вашему мнению. Мне так трудно, как бедной вдове Сесила.
Все эти скучные дела – деньги, приданое… Я убеждена, что Роджер собирается дать
Флоре приданое, но вы знаете, каков он в денежных делах – большой оригинал,
как, впрочем, все капитаны индустрии. Вот я и подумала – не могли бы вы
позондировать его на этот счет. Флора и я считаем вас старым другом, хотя и
знакомы с вами всего два года.
Появление нового лица укротило поток красноречия миссис
Экройд, чему я был очень рад. Я не люблю вмешиваться в чужие дела, и у меня не
было ни малейшего желания говорить с Экройдом о приданом Флоры. Еще миг, и я бы
прямо так и ответил миссис Экройд.
– Вы ведь знакомы с майором Блентом, доктор?
Гектора Блента знают многие – хотя бы как охотника за
крупной дичью; он настрелял ее по всяким богом забытым местам какое-то неслыханное
количество. Стоит упомянуть его фамилию, и сразу кто-нибудь скажет: «Блент? Тот
самый знаменитый охотник?» Его дружба с Экройдом всегда меня удивляла – так они
не похожи. Гектор Блент лет на пять моложе Экройда. Подружились они еще в
юности, и, хотя пути их разошлись, дружба эта сохранилась. Раз в два года Блент
проводит неделю в «Папоротниках», а гигантская голова с на редкость ветвистыми
рогами, гипнотизирующая вас в прихожей, постоянно напоминает о нем.
Шаги Блента, который вошел в гостиную, звучали, как всегда,
мягко и вместе с тем четко. Он среднего роста, плотного телосложения. Лицо у
него медно-красное и удивительно непроницаемое. Выражение серых глаз такое,
словно он наблюдает нечто происходящее за тысячи километров отсюда. Говорит он
мало, отрывисто и неохотно.
– Здравствуйте, Шеппард, – сказал он и, встав у камина,
устремил свой взор поверх наших голов в Тимбукту, где, видимо, происходило
нечто весьма интересное.
– Майор, – сказала Флора, – объясните мне, что означают эти
африканские штучки. Вы, наверное, знаете.
Говорят, Гектор Блент – женоненавистник, однако к Флоре он
подошел весьма поспешно. Они наклонились над витриной.
Я испугался, что миссис Экройд опять заведет речь о
приданом, и поспешил пересказать содержание статьи о душистом горошке во
вчерашней «Дейли мейл». Миссис Экройд плохо разбирается в садоводстве, но она
из тех женщин, которые никогда не говорят «не знаю», и мы смогли поддерживать
разговор до появления Экройда и его секретаря. И тут Паркер доложил, что обед
подан.
За столом я сидел между миссис Экройд и Флорой. Другим
соседом миссис Экройд был Блент, дальше сидел Джеффри Реймонд.
Проходил обед невесело. Экройд был явно озабочен и почти ничего
не ел. Блент, как обычно, молчал, только Реймонд, я и миссис Экройд пытались
вести беседу. Как только обед подошел к концу, Экройд взял меня под руку и
повел к себе в кабинет.
– Сейчас подадут кофе, – сказал он, – и нас больше не будут
тревожить, я предупредил Реймонда, чтобы нам не мешали.
Я внимательно, хотя и украдкой, поглядел на него. Он,
несомненно, был сильно взволнован. Нетерпеливо расхаживал по кабинету, а когда
Паркер внес кофе, сел в кресло перед камином.
Этот кабинет очень уютен: книжные шкафы по стенам, большие
кожаные кресла, письменный стол у окна с аккуратными стопками бумаг, круглый
столик с журналами и газетами.
– У меня опять боли после еды, – заметил Экройд, беря чашку.
– Дайте-ка мне еще ваших таблеток.
Мне показалось, что он хочет, чтобы наш разговор сочли
медицинским, и я ответил ему в тон:
– Я так и полагал, а потому захватил их с собой.
– Весьма признателен. Так давайте их!
– Они у меня в чемоданчике в холле. Сейчас схожу за ними.
Но Экройд остановил меня:
– Не затрудняйтесь. Паркер принесет ваш чемоданчик. Будьте
так добры, Паркер!
Когда дворецкий вышел, я хотел было снова заговорить, но
Экройд поднял руку:
– Погодите, разве вы не видите, в каком я состоянии?
Это я видел. И был встревожен, словно что-то предчувствуя.
Помолчав, Экройд сказал:
