— Хорошо, — пробормотал сын змеи.
Он стал устраиваться на ступеньках. Сделать это было не так-то легко. Толстый хвост все не хотел подворачиваться нужным образом. Потом одна из «ласок» отважилась подать голос и напомнила, что так близко к истребительнице никому, кроме охраны, находиться нельзя.
— Это мое доверенное лицо, — внушительно сказала Лисандра. — Я имею на него право, у меня должен быть советник.
— Но нам казалось…
— Ты пытаешься мне перечить?
— Ни в коем случае, — поспешно сказал охранник.
Лисандра выпрямилась на своем троне, еще раз окинула зал взглядом и отчеканила:
— Сын змеи будет сидеть здесь. Он мой советник, он должен находиться подле меня.
Никто не пытался ей возражать.
И это было правильно. Лисандра подумала, что того, кто попытается ей перечить… А что она на самом деле может? Какая у нее есть сила, какие у нее появились свойства, кроме дарованных ей как вампирше, да еще возможности превратить этот мир в головешку?
Может быть, она способна читать мысли?
Она попыталась определить, что именно думает один из ее охранников, и у нее ничего не получилось.
Это означало, что мысли читать она не умеет. Хорошо. С этим определились. Что дальше?
Способность предсказывать будущее? Вампирша попыталась прикинуть, что произойдет через пять минут, и не смогла.
Ну, может она хотя бы двигать силой мысли какие-нибудь предметы? Кажется, умеет, но толку-то с этого? Чем это может быть сейчас полезно?
Ладно, не проще ли спросить, чем гадать на кофейной гуще? У нее ведь есть советник. Вот и не мешало бы ему задать несколько вопросов.
— Какие божественные способности у меня появились? — спросила Лисандра.
— Никаких, кроме одной, — ответил сын змеи.
— Ты имеешь в виду…
— Ну да, способность сжечь этот мир.
— И только?
— А ты что хотела? Одна слеза бога дает одну способность, не больше. И от тебя сейчас требуется только это. Все остальное — не твоя забота.
— Но я же чувствую, что изменилась. Я стала другой, я чувствую себя по-другому, я могу… двигать предметы.
— Слеза бога, — объяснил сын змеи. — Всего лишь обычная причастность, крохотное родство с божеством могут полностью изменить отношение к окружающему миру, могут дать какие-то мелкие чудесные способности. Учти, божество, даже скверно ругающееся и пытающееся выдавить глаз своему противнику, все равно божество. Сущность…
— Та самая, которую они пытались из себя… гм… выдавить?
— Она есть даже у самого жестокого, подлого божества.
Лисандра откинулась на спинку трона и прикрыла глаза.
Вот, значит, как. Все-таки какую-то награду она получила. Причастность. И память о ней останется навсегда. И это не так уж мало. Много, много лет спустя, если ее существование не оборвет осиновый кол или солнечный свет, она будет лететь над ночным городом, сытая, довольная, счастливая, но ее все равно будет терзать это воспоминание, будет мучить зависть к ощущению всемогущества и вседозволенности, пусть даже для нее оно было ложным. А ложным ли? Держать в руке жизнь и смерть целого мира. Разве это не могущество? И еще есть память о причастности. Она и в самом деле останется навсегда…
— Ну, поняла теперь, почему роль истребительницы может исполнить лишь создание ночи? — спросил сын змеи.
— Нет, — ответила Лисандра.
Она и в самом деле не понимала.
— Создание ночи сумеет устоять против соблазна причастности. Такие, как ты, лучше всех знают, что работа есть работа, и ее надо делать. На вас все эти штучки с сознанием действуют слабее. Создание ночи на причастность не возьмешь, хотя бы потому, что она происходит от света, а свет вам противен.
— Что-то ты очень сложно объясняешь, — сказала Лисандра, — а чем сложнее объяснения, тем меньше в них истины.
— Истина? — поразился сын змеи. — С каких это пор тебя стала интересовать истина?
— Да не интересует она меня вовсе. Я просто хотела сказать, что уже устала от объяснений. Дай мне подумать.
Издав тихое шипение, сын змеи промолвил:
— Как тебе будет угодно, истребительница.
Лисандра искоса взглянула на него.
Обиделся. Ну и ладно. Сейчас не до этикета. Сейчас начинается нечто очень важное.
Важное…
Уничтожение целого мира.
На нее вдруг словно цунами накатило странное, очень необычное ощущение. Она даже сразу не поняла, что с ней происходит, а осознав, разозлилась.
Город-мир. Он все-таки сумел дотянуться до нее своими щупальцами. Вряд ли он был способен думать, анализировать, делать выводы, но довольно часто инстинкты бывают действеннее. Они помогли, подсказали городу, что с ним вот-вот случится большая беда. Они помогли ему определить ее местонахождение, они… Не важно, как это случилось.
Главное — город дотянулся и теперь методично и совершенно безжалостно пытался смять ее, сломать ее волю, подчинить, превратить в свою марионетку. Она так и чувствовала, как он пытается ворваться в ее сознание, какие у него холодные, ментальные щупальца. И — сила…
Город-вампир, он успел за время своего существования накопить огромную, недобрую силу и сейчас, подчиняясь все тому же инстинкту, предупредившему о грядущей гибели, пустил ее всю в ход. Триста лет выживания и обретения навыков защиты от любого вида нападения, имевшиеся в распоряжении вампирши? Пыль, прах по сравнению с концентрированной волей целого мира.
Если бы город сумел собрать ее точнее, в один фокус, тогда Лисандре было бы нипочем не устоять. От такого удара она должна была сломаться, словно спичка в руках атлета. Однако город действовал, подчиняясь инстинктам, а это имеет и свои отрицательные стороны. Невозможность сконцентрировать все на одной, конкретной задаче, бросить на нее все возможное и невозможное.
Это позволяло маневрировать, вампирша и маневрировала. Что ей еще оставалось?
Сгибаясь от тяжести воли города, а она действительно ощущалась как навалившийся сверху огромный груз, Лисандра попыталась снова уйти в темноту, благо дорогу теперь знала хорошо.
Кажется, там, в реальном мире, она скорчилась на своем троне, принимая позу ребенка в утробе матери, ту самую, какую каждый человек стремится принять при сильной боли в надежде найти в ней облегчение. Кажется, она даже застонала. Не важно, сейчас обращать на это внимание у нее уже не было сил.
В темноту ей уйти не удалось. Город ее просто не отпустил, не дал ей уйти в убежище темноты и беспамятства. Он садил словно огромной кувалдой по ее памяти, рылся в ней, перебирал ее куски жадными пальцами, выискивая в ней слабое звено, воспоминание, надавив на которое, можно было подавить ее сопротивление. И вампирша знала, что такое воспоминание есть.
