Хантер.
Если город сумеет нащупать этот кусочек, то и в самом деле сможет подчинить ее себе, не даст себя уничтожить, не даст выполнить обязанности истребительницы. Что потом? Что еще он сможет с ней сделать?
Наверное — многое, многое… Нет уж, она не дастся.
Лисандра сделала просто чудовищное усилие для того, чтобы провалиться в спасительную темноту. Ничего у нее не вышло и в этот раз. Причем, рванувшись что было сил, она вдруг ощутила, почувствовала, как город нащупал-таки необходимое воспоминание, крепко сжал его, кажется, даже при этом утробно заурчав, словно голодная собака, ухватившая сахарную косточку.
Вот его хватка стала сильнее. Еще немного…
И тогда вампирша закричала.
Она уже не понимала, кричит ли она действительно в реальном мире или это ей только кажется здесь, во вселенной ее памяти, сконцентрированной вокруг одного-единственного воспоминания. Она просто кричала, поскольку впервые за три сотни лет вампирского существования ее охватил животный, неконтролируемый ужас, не имеющий ничего общего с умением думать, оценивать, рассуждать, с внутренним холодом, дарованным ей после укуса в шею. И он, этот крик, рождался из простого желания сохранить свою личность, остаться собой, рождался из инстинкта самосохранения. Сейчас она испытывала ужас, присущий только живым существам, но никак не тому, кого три сотни лет назад превратили в мертвое существо, питающееся человеческой кровью, смертельно боящееся солнечного света.
А потом все кончилось.
Железная хватка города пропала, словно ее не было, и Лисандра, ощутив себя вновь свободной, рывком выпрямилась на троне — так, словно внутри у нее сработала какая-то пружина.
Медленно, стараясь не показать, как они дрожат, вампирша положила руки на подлокотники кресла и взглянула в немигающие глаза сына змеи.
— Бог, — сказал ей сын змеи. — Он о тебе позаботился. Он должен был сделать это раньше, но кто мог предположить…
— Что предположить? — спросила вампирша.
— Забудь. Это разговор не для данного места. Пока же тебе надо знать лишь, что о тебе позаботились. Более тебе ничего не угрожает и с этой стороны. И вообще пора приступать к церемонии отречения от мира.
— Сейчас?
— Да, времени осталось очень мало. Ты уже пришла в себя?
Лисандра подняла с подлокотника правую руку и вытянула ее перед собой. Рука больше не дрожала. Ее тело вновь ей подчинялось.
— Замечательно, — сказал сын змеи. — Даже я не смог бы так быстро прийти в себя.
Лисандра слегка улыбнулась.
— Хочешь получить такое умение?
— Ты не станешь пить мою кровь, — сказал сын змеи. — Побрезгуешь.
— Не стану, — подтвердила вампирша. — Но не по этой причине. К сожалению, я не могу даровать вампирство тогда, когда пожелаю. Для этого должны совпасть некоторые обстоятельства. Значит, мой укус тебя убьет. Нет, я не хочу тебя убивать.
Кажется, в глазах сына змеи на долю секунды появилось нечто вроде улыбки. Может быть, его эти ее слова позабавили. Лисандре сейчас не было до этого дела. Она просто говорила, что думала, позволила себе такую роскошь после того, как…
Она окинула взглядом зал.
Расшитые золотом занавеси. Сломанную мебель уже вынесли. Стражи с алебардами.
Сколько она сражалась с городом? Наверное, не одну минуту. Часы?
Город. Значит, он пытался до нее добраться, пытался ее уничтожить. Не физически, а ментальным образом. Уничтожить ее память, ее личность, ее индивидуальность. Да, так, кажется, говорят. Индивидуальность.
Ну-ну… У нее есть возможность отплатить за эту попытку еще сегодня. Интересно, будет ли считаться уничтожение города местью? И если он сейчас будет уничтожен, не останется ли она в дураках, лишившись возможности ему отомстить?
Впрочем, о чем это она? Город-мир всего лишь защищался. И это логично. Люди не хотят умирать.
— Они узнают о том, что их мир гибнет? — спросила она у сына змеи.
— Да, конечно, — ответил он. — У них даже будет время попытаться из него удрать. И самой маленькой их части это удастся. Тем, кто живет рядом с одной из двух перемычек. Остальные… В любом подобном предприятии есть проигравшие. И потом, без них зрелище не будет иметь такого размаха, не будет красивым. А боги — они понимают толк в красивых зрелищах.
— Понятно, — промолвила вампирша. — Ответь мне еще на один вопрос…
— Готов.
— Эта несчастная истребительница — она и не могла бы выполнить вашу задачу? На самом деле вам изначально была нужна вампирша. Именно вампирша. Но скажи вы мне все прямо, я могла бы и отказаться. А так… В общем, для того чтобы заманить меня в этот раз, вы разыграли небольшой спектакль. Я, конечно, не имею в виду двух конкурентов, попытавшихся набить нашему работодателю физиономию, и их фокусы, но все остальное…
— Что именно?
— Ну, хотя бы эта девочка, погибшая не в драке, а которую бог спокойно убил, едва увидев. Как бы крута она ни была, в принципе она не могла стать настоящей истребительницей. Ведь так?
— Теоретически, — ответил сын змеи. — Есть одна легенда.
— Устала я от ваших легенд, — резко сказала Лисандра. — Ответь, у нее не было шансов?
— Ничтожно мало, но были.
— И она их не использовала? Недостаточно была крута?
— Что-то вроде этого.
— Понятно.
— Неужели?
— Да уж куда яснее?
Сын змеи весело оскалил клыки и заявил:
— Сомневаюсь. В жизни самыми лживыми являются однозначные ответы. А ты требуешь, ты упорно ищешь как раз такие ответы. Что за привычка?
На этот раз ухмыльнулась Лисандра. И ответила:
— Моя привычка.
— Может, стоит от нее отвыкнуть?
— А вот это уже не твое дело.
Она знала, что вот сейчас, по идее, можно было устроить пикировку и перебрасываться колкими замечаниями еще сколько угодно долго. Что от этого изменится? Развлечься до того момента, как наступит время начинать церемонию? А смысл? Нет, если сын змеи промолчит, она тоже его задирать не будет. Промолчал? Ну вот и замечательно.
Церемония.
Скоро наступит время церемонии, и по ее окончании город-мир, населенный, кстати, огромным количеством людей, погибнет.
Она подумала, что это ее не ужасает, совсем не ужасает. За три сотни лет она повидала столько смертей… И дело даже не в смертях. Она столько раз видела, как люди совершенно бездарно растрачивают свои жизни на пустую, никчемную суету, на никому не нужные тряпки, на пустые разговоры, на тупое ничегонеделание, на бессмысленные войны и отстаивание каких-то глупых принципов, смысла которых они даже не понимают. И все-таки это люди. Она подумала, что, называя их барашками, никогда на самом деле не считала просто тупыми животными, помнила, что когда-то была одной из них. И бессмысленное их уничтожение…
