Его взгляд то и дело возвращался к той комнате под крышей башни. В свете занимавшейся зари он увидел, что узкая каменная стена соединяет башню с усадьбой викария и служит как бы опорой. Круглая крыша башни была из толстой листовой меди, позеленевшей за долгие годы от ветров и соленых испарений моря. Опорные балки были обиты металлом и выглядели как указатели на компасе. Ему, так много лет проведшему в море, было ясно, что указывают они на север, юг, восток и запад. На верхней точке крыши был установлен длинный металлический столб; от него, как жирная линия, проведенная карандашом, уходила под карниз крыши железная полоса.
Вдали, за заливом, постепенно светлело, над горизонтом уже пробивалась золотистая полоска, освещая снизу мрачные штормовые тучи, простиравшиеся над волнами, готовые вот-вот отгородить солнце от земли. Солнечные лучи перескакивали с тучи на тучу, танцевали на гребнях волн. На севере возникло и все разрасталось странное сияние. Казалось, небо расколото надвое. От горизонта до зенита выросла янтарно-зелено-красная колонна света, как бы поддерживая пылающее облако.
Крейн пристально осмотрел всю линию горизонта с севера на юг, там, где море сливалось с небом. Он пытался понять, что это за необыкновенное облако. Собственно, это было даже не облако, а лишь странное сияние. Множество удивительных явлений видел Крейн за свою жизнь, но это далеко превосходило все виденное им ранее. Он понимал, что здесь было нечто сверхъестественное, что в самой форме и направленности света чувствуется некая сила, которая скоро проявит себя.
Оглядывая окрестности из своего лесного укрытия, Крейн не мог выбросить из головы то, что довелось ему испытать этой ночью. Явление Азимут неотступно тревожило его мысли. В утреннем свете он все еще видел ее лицо, умоляющий взгляд, ее страстное желание остаться в мире, который она теперь потеряла. Это явление духа перевернуло его представления о мире, поколебало его недоверие. Оно заронило в него некое зерно, и зерно это в течение нескольких часов проросло и, все разрастаясь, словно плющом обвивало его душу.
Крейн сознавал, что в его ненависти к Демьюрелу сочетаются некоторый хитроумный замысел и восхищение. Ненасытность Демьюрела, его таинственность и жажда власти взбудоражили обычно невозмутимого Крейна, и что-то похожее на зависть пронзило его. Джекоб Крейн не любил испытывать это чувство: оно свидетельствовало о том, что кто-то одержал над ним верх. Для него же, чтобы справиться с проблемой, существовал единственный путь – освободиться от нее. Каким угодно способом.
В этом мире Крейну нужно было только одно: деньги. Мальчишкой он видел, как наслаждаются жизнью богатые, и завидовал тому, сколько всего они могли приобрести за деньги. Он видел, как люди воевали и умирали из-за денег, как предавали даже самых близких своих. Да хоть все на свете – за звон золотых монет в бархатном мешочке!
Каким-то образом Демьюрелу удалось захватить все это себе. Крейн с радостью перерезал бы ему горло и украл все, что у того было. Предложение Демьюрела получить власть над миром все еще звучало в ушах Крейна. Что, если это правда? Что, если этот человек может дать ему все, что он видит сейчас перед своими глазами? Навсегда забыть вкус соленой морской воды, разъедающей кожу, забыть ночи, когда Немецкое море швыряет тебя с койки на пол. Все это можно изменить… но какой ценой? Крейн противился мысли сотрудничать с Демьюрелом, продолжать идти тем путем, которым он и шел до сих пор. Его жадность боролась с его же почти бессознательным чувством справедливости. Крейн всегда жил своим умом, никогда не терпел чьих-либо приказов, подчинялся только своему нраву и никогда не останавливался перед тем, чтобы ответить на чьи-то аргументы двадцатью сантиметрами холодной стали. Если же он станет партнером Демьюрела, все это придется предоставить другому, он же должен будет делать то, что – он знал это – для него невозможно: довериться.
Крейн вновь и вновь прокручивал в уме эти мысли, рассматривал со всех сторон каждый вопрос, у него возникавший. Он старался мыслить четко и ясно, однако воспоминания о минувшей ночи и глаза Азимут врывались, как ураганный ветер с моря. Он опять слышал ее голос, моливший его, взывавший к нему из могилы.
Из своего укрытия он видел ухоженную площадку перед усадьбой викария, ряды клумб, обрамленных квадратами невысокого зеленого кустарника. Между двумя самыми дальними клумбами он заметил три свежие неглубокие ямы. Он еще раз оглянулся на башню, потом посмотрел на свой бриг. И свистнул, давая сигнал своим людям. Из глубины леса тотчас последовал донесенный ветром ответный свист. Вскоре из подлеска вышло несколько человек во главе с Мартином; взглянув на Крейна, Мартин заметил проступившую через куртку кровь.
– Что стряслось, капитан? Кто-то из этой чертовщины достал вас?
– Верно сказано, Мартин. Достал меня сзади и прошил насквозь. Горит, как раскаленная сковорода. – Он сделал паузу. – Мы кого-то потеряли?
– Киркби и Рэндел не вернулись. Думаю, они остались позади, чтобы попытаться остановить эту нечисть, что преследовала вас. С тех пор мы их не видели. – Мартин жестом указал на вересковые заросли вверху, над лесом.
– Сколько потребуется человек, чтобы обобрать этот дом до нитки и доставить добычу на корабль?
– Не думаю, что у парней хватит духу, капитан. После всего, чего они навидались ночью, у них только и речи что о колдовстве… Они говорят, старая Мэг обернулась зайцем, это она гналась за вами. – Мартин бросил взгляд на остальных парней; они испуганно молчали.
– Сколько раз я должен говорить вам, что бояться старую Мэг нечего и никакой она не оборотень. Все это бабьи сказки. Да и кто испугался бы кролика? – Крейн насмешливо фыркнул.
– Что-то такое здесь было прошлой ночью, капитан, мы все это видели. – Мартин в упор смотрел на Крейна. – Этот виккамен, который горел там… ну, и потом другие твари. Тут не фантазии наши, капитан, и не суеверие.
– Ты убедишь меня, Мартин, только если приволочешь какую-нибудь нечисть и покажешь мне. – Крейн старался не проявлять своих истинных чувств. – Сейчас утро. Ночным видениям здесь уже нечего делать. Зато есть денежки, которые надо заполучить, и есть корабль, чтобы доставить их в Голландию. Позаботься, чтобы ребята подкрепились как следует. Киркби и Рэндела нам придется оставить на вересковом поле. Идя с нами, они знали, что их ждут рискованные дела. Когда придем в Голландию, осушим за них бочонок.
– Тут вот еще что, – сказал Мартин. – Здесь трое новеньких, они хотят плыть с нами. Говорят, что работали на сланцевом карьере. Мы обнаружили их неподалеку, они укрывались от урагана. Говорят, будто иноземец освободил их и они уже не служат Демьюрелу. Чего только не рассказывают – мол, парень этот на такое способен!… Ни о чем другом и говорить не могут. Замыслили пробиться в башню и освободить того парня. Что будем с ними делать? – почти с усмешкой спросил Мартин.
Стоявшие за его спиной Скерри, Консит и Блит беспокойно переглянулись и отступили на шаг назад.
Крейн не ответил. Он слушал Мартина вполуха, так как заметил внизу группу всадников, быстрым аллюром подымавшихся по узкой тропе к усадьбе викария. Утреннее солнце сверкало на начищенных до блеска пуговицах и защитных наплечниках, ярко высвечивало красно-белые мундиры. Шпаги, букли и подбородочные ремни покачивались в такт цоканью подков великолепных серых коней. Впереди отряда, с интервалом в два лошадиных крупа, шла большая черная кобыла. Ее всадник был одет в такой же мундир, что и остальные, но, кроме того, к одному его плечу был пристегнут короткий гусарский ментик, а за спиной висел длинный мушкет. На голове его красовалась шляпа с короткими полями и черным пером, развевавшимся на ветру.
