— Ногу ставит по-кошачьи, шумит, но тихо! Примечать надо, идешь по улице и примечай. Учись, пока не поздно, — наставлял он пенсионера Волохина.
— Эх, мне бы твои года, я бы за учебу взялся. Ветер у тебя, Волохин. в голове.
Обладательницей преступной поступи оказалась прилично одетая старушка с веником под мышкой и с цепью наперевес в левой руке. Маркелыч заколебался, он знал, что в квартире номер девяносто один проживают две старушки, и решил, что это одна из них, однако цепь в ее руке показалась ему подозрительной, шаг ее был какой-то особый, даже не преступный, а…
«Дай Бог памяти, у кого-то я уже слышал такой шаг. — задумался Маркелыч, — точно, точно, в деревне, мальчишкой, у старухи Аграфены, нашей деревенской ведьмы, я подметил такой шаг. Да не она ли, ведьма проклятая, каким-то хитрым образом научила меня в шагах разбираться?»
Старушка между тем уверенно достала из кошелки ключ и как ни в чем не бывало вошла в дверь.
«Если она чужая, зверюга ее слопает!» — решил Маркелыч, прислушиваясь.
Ни истошного старушечьего визга, ни звериного рыка не раздалось. Тем не менее отставной оперативник, памятуя о своей прошлой неудаче, на всякий случай спустился к самой двери. Если бы старушка осталась в квартире чуть дольше, все было бы в порядке, но она вышла тотчас, ведя на цепи рыжего пса в ошейнике, в левой руке она, помимо веника, держала еще и сумочку Ангия Елпидифоровича, в которой жалобно мяукала кошечка, плененная жестокой старухой.
— Ваши документы, гражданка! — заученно грозным голосом рявкнул Тимофей Маркелыч, чувствуя себя лет на двадцать моложе.
Старушка аж вздрогнула от неожиданности. Пес вырвался у нее из рук и, гремя цепью, бросился бежать на чердак.
— Чтоб тебе провалиться, старый дурак! — взвизгнула Агафья, и, страшно исказившись лицом, бросилась на милиционера.
Маркелыч почувствовал, как у него подкашиваются ноги, и, сам не зная почему, затараторил молитву, которой его научила мать:
— От ведьминого сглаза, от порчи-проказы, от беса-юдола спаси и помилуй, угодник Никола! Агафья, как только он прочитал молитву, отпрянула от него.
— Хрен старый, заговоры знаешь! — взвизгнула старуха. — Тогда на, получай!
Она взмахнула своим веником, желая нанести Маркелычу в голову смертельный удар, но тот ловко подставил под веник свою клюку, отбил удар в сторону. Веник ударил по перилам лестницы, переломив их, словно это был не веник, а секира.
— И палка у тебя из ясеня! Неужели из Ахиллесова копья? Вот старый хрыч, где ты этот посох украл? — провизжала Агафья, узнав клюку и нанося по Маркелычу веником град ударов, но тот ловко отбивал их своей палкой и даже, зацепив ручкой своей клюки сумочку, вырвал ее из рук старухи. Из сумочки выскочила черная кошка и юркнула назад, в незапертую дверь квартиры.
— Отдай сумку! Отдай сумочку, старый дуралей! Тебе это так даром не пройдет, ты у меня в огне сгоришь и в воде потонешь! Мент проклятый!
— Так ты еще и рецидивистка?! Ведьмино отродье! Я думал, вас всех советская власть повывела, а вы, значит, по чужим квартирам сшиваетесь, чужих собачек уводите. Я тебя привлеку по двести шестой! Хулиганка!
Маркелыч начал читать новое заклятие против нечистой силы, оказалось, что все, чему его научили бабки, еще когда он был мальчишкой, и о чем совершенно не вспоминал всю жизнь, всплыло в этот миг.
— Трава-мурава, расстелися, как скатерть,
От ведьмы спаси нас, Пречистая Матерь!
Агафья от этих слов забилась в истерике и бросилась бежать вверх на чердак, как слепая, натыкаясь на углы и стены. Лицо и фигура ее при этом стали быстро преображаться, и она обернулась молодой девушкой в украинском платье.
— Лукерья?! — воскликнул Тимофей.
— Тимоша! Ты меня узнал? — воскликнула дивчина.
Маркелыч от удивления Перекрестился, и это спасло его.
— Дак Лукерья-то теперь уж старуха, как и я. Ах ты, ведьма, дурачить меня взялась!
Ведьма снова стала наступать на него, принялась носиться по чердаку, созывая рати нечистой силы. Над Маркелычем закружились полчища летучих мышей, завизжали и запрыгали черные коты.
— Ты отсюда живым не вырвешься! — кричала бесовка.
— И не в таких переделках бывали. Нехай креста на мне нету, а я человек крещеный. Чем бы тебя, как черта ладаном, выкурить? Но ничего святого под рукой не было.
Тут Маркелыч вспомнил про партбилет, с которым никогда не расставался и который был для него святыней. Нащупав красную книжицу в кармане, он торжественно достал ее и, как дьяк на клиросе, начал творить партбилетом крестное знамение.
— Во имя отца, сына и святого духа! Да сгинет вся нечисть! Отрекаюсь от тебя, Сатана, во веки веков!
И сотворилось чудо: беснование на чердаке стихло. Агафья с перекошенным злобой лицом вскочила, словно в седло мотоцикла, на веник и, хотя не так быстро, как на помеле, и вовсе не с такой скоростью, как в ступе, взмыла в небо.
Маркелыч с удивлением уставился на свой потрепанный, засаленный партбилет.
Вдруг Агафья снова влетела и слуховое окно, соскочила с веника и бросилась к старому милиционеру, замахнувшись веником, который в зависимости от обстоятельств служил ей то летательным средством, то смертоносным оружием боя, и как булавой нанесла удар.
— Врешь, старый козел? На испуг меня хотел взять? — злорадно проголосила Агафья. — А у самого партийные взносы-то за последний месяц не заплачены! Так что недействителен твой партбилет! Маркелыч увернулся от веника, тяжелый удар которого сокрушил чердачную балку.
«Мать честная! Неужели забыл взносы заплатить?!» — внутренне содрогнулся от страшной мысли Побожий и тут ясно вспомнил, что платил накануне восьмого марта сразу за три месяца вперед, еще из-за этого поскупился, было, на мимозы для Лукерьи Тимофеевны, но потом, проехав почти две остановки от метро на трамвае, вернулся и все-таки купил ей веточку желтых пушистых горошин.
— Вот нечисть! Истинно нечисть, врет и не стесняется! — Маркелыч даже оскорбился на такую подлую уловку старухи и от этого рассвирепел еще больше.
— Ах, ты!.. Старая б..! — тут ветеран милиции употребил непечатное слово. — Кто это взносы не заплатил? Я не заплатил?! А вот штампом за май в твою харю поганую не хочешь?!
Побожий своим партбилетом, словно мечом, ударил по венику, выбив его из ослабевших рук бабы-яги, и наступил на него ногой. После чего сунул партбилет в карман, поднял веник и зажал под мышкой.
— Отдай веник! Отдай сейчас же веник! — чуть не плача, запричитала Агафья. — На чем же я полечу?
Агафья в бессильной ярости заметалась вокруг храброго партийца, сотрясая воздух проклятиями.
— Пошла прочь, врунья старая, — уже снисходительнее подбоченился Маркелыч. — На чем хочешь, на том и лети.
