— Прости, но сегодня мы тебя не ждали, — извиняющимся тоном сообщила она, пока мы шли по узкому коридору, в конце которого находилась дверь в спальню.
Мне предстояло жить в комнате с белыми стенами, где, кроме двух матрасов, не было никакой мебели. Вера смущенно объяснила, что я буду делить комнату с ее младшим сыном. Я постарался выдавить из себя благодарную улыбку, после чего меня оставили одного. Я медленно вытащил свои вещи из сумки и сложил их ровными стопками возле матраса. Потом свалил все в кучу и сложил еще раз, представляя, будто раскладываю их по ящикам. Внезапно на меня накатила такая тоска, что захотелось упасть на матрас и разреветься. В тот момент я отчаянно скучал по Лилиан и Руди, к которым мне нельзя было вернуться.
После обеда меня познакомили с другими ребятами, находившимися на попечении Джонсов. Семь подростков ютились в гараже, оборудованном под жилое помещение. Все свободное пространство было занято матрасами. Единственными источниками света были две старые лампы, а вещи мальчиков хранились в висящих на стенах самодельных полках. От этого мне стало еще хуже, но грусть куда-то испарилась после того, как я познакомился с Джоди, мужем Веры. Зайдя в дом, он захохотал, подобно Санта-Клаусу, и подбросил меня так высоко, что я чуть не ударился головой о потолок. Вскоре я узнал одно из главных правил семьи Джонс: когда бы Джоди ни приходил домой, все бросали свои дела и начинали соперничать за его внимание. Да, на первый взгляд они жили бедновато, но это не мешало Вере, ее мужу, их родным и приемным детям быть крепкой и дружной семьей. А мне оставалось лишь надеяться, что я пробуду у них достаточно долго, чтобы запомнить номер их телефона.
Первый день в средней школе Фернандо Ривьеры оказался большим прогрессом по сравнению с моим «дебютом» в Парксайде. И все потому, что я держал рот закрытым и старался смотреть по большей части себе под ноги. Во время перемены я расспросил всех, кого мог, чтобы узнать, куда делись мои старые учителя, и выяснил, что их перевели в другие школы. Так что здесь у меня не было ни одной родной души. И я чувствовал себя несчастным и одиноким, пока не подружился с Карлосом, тихим испанским мальчиком. У нас совпадали почти все уроки, а на перемене мы с ним слонялись по школе. Оказалось, мы с ним очень похожи; а еще меня очень радовал тот факт, что, в отличие от моего бывшего «друга» Джона из школы Монте Кристо, Карлос не был подлым или заносчивым. Поскольку он не слишком хорошо разговаривал по-английски, мы с ним по большей части молчали. И при этом без труда понимали мысли друг друга по взглядам, жестам и выражениям лиц. Вскоре мы стали не разлей вода. После уроков мы всегда встречались у дверей школы, чтобы идти домой вместе.
Однажды, от нечего делать, я предложил Карлосу посмотреть новое здание начальной школы имени Томаса Эдисона, которое находилось через дорогу от нас. Пока мы бродили по коридорам, я удивленно разглядывал младшеклассников: какими мелкими они мне казались! Беззаботно смеясь, малыши бежали на игровую площадку или к родителям, которые ждали их у ворот школы. Заглядевшись по сторонам, я повернул за угол и столкнулся с ребенком постарше. Извинившись, я уже собрался идти дальше, как вдруг понял, что передо мной стоит Рассел, мой младший брат. От неожиданности он отшатнулся от меня. Я вглядывался в лицо брата и ждал, что в любую секунду он завопит от ужаса и побежит прочь сломя голову. Но я не мог заставить себя уйти. Рассел моргнул. Я почувствовал, как напрягается тело, и приготовился сорваться с места. Прищурившись, я наблюдал, как кривятся губы Рассела. Втянул воздух и подумал: «Ну вот, Дэвид, сейчас начнется!»
— Ну и ну! Дэвид! Откуда ты взялся? Как у тебя дела? — сдавленно спросил Рассел.
Я не знал, что ответить. Он серьезно это говорит? Или сейчас ударит меня и помчится рассказывать маме? Я повернулся к Карлосу, но тот лишь в замешательстве пожал плечами. А мне ужасно хотелось обнять Рассела. В горле внезапно пересохло.
— У меня… У меня все хорошо, — пробормотал я, тряхнув головой. — А ты в порядке? В смысле, как у тебя дела? Как там дома? Как мама?
Рассел опустил голову, и я обратил внимание на его стоптанные кроссовки. Только тогда я понял, насколько заброшенным выглядит мой младший брат. Тонкая, как бумага, кожа нездорового цвета, темно-красные отметины на руках. Я заглянул ему в глаза — и все понял. Долгие годы я был единственным ребенком, на котором мама вымещала свою злость. А теперь она нашла замену своему домашнему рабу. И я не знал, что сказать Расселу, как объяснить, что мне очень жаль.
— Ты хоть представляешь, что будет, если она узнает, что я с тобой разговаривал? — едва слышно прошептал Рассел. — Все очень плохо. По-настоящему плохо. Она все время кричит и ругается. И пьет больше, чем прежде. И все остальное делает больше, чем прежде, — сказал он, по-прежнему глядя на свои кроссовки. Он знал, что я его пойму.
— Я могу помочь! — вырвалось у меня. — Правда, могу!
— Мне… мне пора идти. — Рассел развернулся и отошел на несколько шагов, потом замер. Постоял немного и сказал: — Давай встретимся завтра после школы. — Затем обернулся и широко мне улыбнулся: — Как же я рад снова тебя видеть!
Я подошел к брату. В тот миг мне было физически необходимо стать к нему ближе. Я вытянул руку вперед:
— Спасибо. Увидимся завтра.
Когда Рассел ушел, я объяснил Карлосу, что это был мой брат.
— Si, hermano, si, — понимающе закивал он.
Весь день я не мог думать ни о ком, кроме Рассела. Мне не терпелось увидеться с ним снова. «Но как я ему помогу?» — в то же время думал я. Первой мыслью было привести его к Джонсам, чтобы Джоди вызвал полицию и моего брата спасли точно так же, как когда-то спасли меня. Но что, если я все придумал и красные отметины на руках Рассела — это всего лишь результат слишком активной игры на детской площадке? Может, младший брат опять пытается меня подставить, совсем как раньше, когда он подкладывал шоколадные батончики в мою сумку для завтрака, а потом бежал к маме и говорил, будто я опять ворую еду в магазинах? За такие доносы мама разрешала ему смотреть, как она наказывает меня за преступление. Она приучила его шпионить за мной, но он ведь был всего лишь ребенком в то время.
Ночью я никак не мог уснуть и без конца ворочался с боку на бок, пытаясь решить, что же делать. Ближе к утру меня сморил сон. И во сне я увидел ее. Сначала услышал тяжелое хриплое дыхание. Я обернулся; наши глаза встретились, и я стал медленно приближаться к маме. Я хотел спросить у нее, всего лишь спросить — почему? Почему я? Почему Рассел? Мои губы задвигались, но из них не вырвалось ни единого звука. А мамино лицо мгновенно стало пунцово-красным. «Нет! — закричал я сам себе. — Нельзя так больше! Прекрати, все кончено!» Внезапно у мамы над головой возник сияющий нож с острым, как бритва, лезвием. Я понял, что нужно бежать, но ноги меня не слушались. Затаив дыхание от ужаса, я следил за ножом, который мгновенно оказался у мамы в руках. В ту секунду я понял, что сейчас умру, закричал от страха, но не услышал ничего, кроме сдавленного писка. Я рванулся и…
…ударился головой об пол. Во сне я скатился с матраса и теперь пытался подняться на ноги. Вокруг было темно, и я не понимал, проснулся я или продолжаю спать. Прищурился, напряженно вглядываясь в темноту. Сердце билось где-то в горле. «Господи! — прошептал я. — А что, если она все еще здесь?» К счастью, сын Джоди выбрал именно этот момент, чтобы хорошенько всхрапнуть. Вздохнув с облегчением, я забрался на свой матрас, быстро оделся, прижал колени к груди и просидел так до самого утра, не смыкая глаз.