Глава 12
Дочь
Дома на столе нас ждало письмо, принесенное посыльным. Пуаро
вскрыл конверт с присущей ему аккуратностью, прочел и рассмеялся.
– Как это говорят... «помяни черта»? Вот, взгляните,
Гастингс.
И он протянул мне листок бумаги, в углу которого значился
адрес Риджентгейт, 17.
Письмо было написано характерным, очень ровным почерком,
разобрать который совсем не так просто, как может на первый взгляд показаться.
Я прочел:
«Дорогой сэр! Насколько мне известно, вы утром были у нас в
доме вместе с инспектором. Сожалею, что не смогла побеседовать с вами. Не
уделите ли вы мне несколько минут в любое удобное для вас сегодня время?
Искренне ваша, Адела Марш».
– Любопытно, – заметил я. – Почему она хочет вас видеть?
– Вас удивляет, что она хочет меня видеть? Вы не слишком
вежливы, друг мой.
Пуаро любит пошутить некстати, что меня, честно говоря,
раздражает.
– Мы поедем к ней сейчас же, – заключил он и, любовно
смахнув со шляпы воображаемую соринку, водрузил ее на голову.
Мне идея Сильвии Уилкинсон о том, что лорда Эджвера убила
его дочь, показалась абсурдной. Такое мог предположить лишь совершенно
безмозглый человек. Я поделился своими мыслями с Пуаро.
– Безмозглый, безмозглый... Что за этим стоит? Развивая свою
мысль, Гастингс, вы бы могли, наверное, добавить, что у Сильвии Уилкинсон
куриные мозги, выразив таким образом свое мнение о ее умственных способностях.
Но давайте тогда рассмотрим курицу. Она существует и размножается, не правда
ли? А это признак высокой природной организации. Прелестная леди Эджвер не
знает ни истории, ни географии, ни, скажем, классической литературы – sans
doute
[25]
. Если при ней произнести имя Лао-цзы, она подумает, что речь идет о
чьем-то пекинесе, и вполне возможно, что Мольер в ее воображении ассоциируется
с maison de couture
[26]
. Но как только дело доходит до выбора туалетов или
удачного замужества, или устройства собственной карьеры – ей нет равных! Я не
стал бы спрашивать философа о том, кто убил лорда Эджвера, потому что с точки
зрения философа убийство – это путь к достижению максимальной выгоды для
максимального числа людей, а поскольку конкретно определить это трудно,
философы редко становятся убийцами. Но мнение «безмозглой» леди Эджвер может
быть весьма ценным, поскольку она стоит на земле обеими ногами и
руководствуется знанием худших сторон человеческой натуры.
– Возможно, в этом что-то есть, – согласился я.
– Nous void
[27]
, – сказал Пуаро. – Мне тоже любопытно знать,
почему мисс Марш так срочно хочет меня видеть.
– Естественное желание! – не удержался я. – Вы же сами
объяснили четверть часа назад. Естественное желание увидеть неповторимое и
уникальное вблизи.
– А вдруг это вы произвели на нее неизгладимое впечатление,
мой друг? – спросил Пуаро, дергая за ручку звонка.
Передо мной всплыло удивленное лицо девушки, стоящей на
пороге своей комнаты. Я хорошо запомнил эти горящие темные глаза на бледном
лице. Их взгляд невозможно было забыть.
Нас провели наверх, в гостиную, куда через несколько минут
вошла и Адела Марш.
Внутренняя напряженность, которую я ощутил в ней раньше,
теперь усилилась. Эта высокая, худая, бледная девушка с лицом, на котором глаза
по-прежнему горели мрачным огнем, казалась существом необыкновенным.
Она была совершенно спокойна, что, учитывая ее юность, было
просто удивительным.
– Я очень благодарна вам, мсье Пуаро, за то, что вы так
быстро откликнулись на мое письмо, – сказала она. – Сожалею, что мы не
встретились утром.
– Вы спали?
– Да. Мисс Кэррол – секретарша моего отца – настояла на
этом. Она очень добра ко мне.
В ее голосе прозвучало еле уловимое, удивившее меня
недовольство.
– Чем я могу быть вам полезен, мадемуазель? – спросил Пуаро.
Она минуту помедлила и затем спросила:
– За день до того, как мой отец был убит, вы приходили к
нему.
– Да, мадемуазель.
– Почему? Он... посылал за вами?
Пуаро не спешил с ответом. Казалось, он колеблется. Теперь я
понимаю, что он делал это намеренно, и расчет его оказался верен. Он хотел
заставить ее говорить, а она, как он догадался, была нетерпелива. Ей все нужно
было скорей.
– Он чего-то боялся? Почему вы молчите? Вы должны мне сказать!
Я должна знать! Кого он боялся? Что он вам сказал?
Я не зря подозревал, что ее спокойствие – деланое. Она
начинала нервничать, и ее руки, лежащие на коленях, заметно дрожали.
– Разговор, происходивший между лордом Эджвером и мной, был
конфиденциальным, – сказал наконец Пуаро.
Она не отрывала взгляда от его лица.
– Значит, вы говорили о... чем-то, связанном с нашей семьей?
Ну зачем, зачем вы мучаете меня? Почему вы ничего не говорите? Мне нужно
знать... понимаете, нужно!
Пуаро вновь отрицательно покачал головой, что, разумеется,
усилило ее волнение.
– Мсье Пуаро! – Она выпрямилась. – Я его дочь. Я имею право
знать, чего мой отец боялся за день до смерти. Несправедливо держать меня в
неведении! К тому же это несправедливо и по отношению к нему.
– Вы так сильно любили своего отца, мадемуазель? – мягко
спросил Пуаро.
Она отшатнулась, будто ее ударили.
– Любила его? – прошептала она. – Любила его? Я?.. я...
Тут ее покинули остатки самообладания, и она расхохоталась,
неудержимо и громко, чуть не упав со стула.
Этот истерический смех не остался незамеченным. Дверь
распахнулась, и в гостиную вошла мисс Кэррол.
– Адела, дорогая моя, это никуда не годится, – твердо
сказала она. – Успокойтесь, прошу вас. Слышите? Сейчас же прекратите.
Ее строгость и настойчивость возымели эффект. Адела начала
смеяться тише, затем смолкла, вытерла глаза и снова уселась прямо.
– Простите, – тихо сказала она, – со мной такое в первый
раз.
Мисс Кэррол продолжала пристально смотреть на нее.
– Не беспокойтесь, мисс Кэррол, все в порядке. Фу, как
глупо...
