– Да, – сказал я, – вы наверняка правы.
– Смотрите, Гастингс. Лорд Эджвер подтвердил все, что
сообщила нам его жена. Она действительно посылала к нему всевозможных
адвокатов, но он был непоколебим. А потом вдруг согласился!
– Или говорит, что согласился, – напомнил ему я.
– Совершенно верно, Гастингс! Вы очень точно заметили. Или
говорит, что согласился. У нас нет доказательств, что он написал то письмо.
Допустим, мсье лжет. По неизвестной пока причине вводит нас в заблуждение. Но
если представить, что он его написал, то тогда напрашивается вывод, что у него
появилась причина это сделать. А каким здесь может быть простейший вывод?
Конечно, тот, что он встретил женщину, на которой захотел жениться. Возможно, в
этом кроется причина его неожиданного согласия. Так что мисс Кэррол я спрашивал
неспроста.
– Мисс Кэррол отвергла эту идею категорически, – сказал я.
– Да. Мисс Кэррол... – задумчиво проговорил Пуаро.
– Что вы хотите сказать? – раздраженно спросил я.
Пуаро считает, что сомнение лучше и понятнее всего выражает
новая интонация.
– Какая у нее могла быть причина лгать нам?
– Aucune, aucune
[33]
. Но, знаете, по-моему, ей нельзя
особенно доверять.
– Вы думаете, она лжет? Но почему? Мне кажется, она человек
прямой.
– В том-то и дело. Иногда трудно бывает отличить заведомую
ложь от заведомой неточности.
– Что вы имеете в виду?
– Обмануть намеренно – это одно. Но быть настолько уверенной
в правоте своих идей и фактов, что не замечать деталей, – это, мой друг, черта
очень честных людей. Заметьте, что однажды она уже солгала нам, сказав, что
видела лицо Сильвии Уилкинсон, хотя она никак не могла его видеть! А
объясняется это просто. Она смотрит вниз и видит в холле Сильвию Уилкинсон. Ей
и в голову не приходит, что она может обознаться. Она знает, что это Сильвия
Уилкинсон. Она говорит, что отчетливо видела ее лицо, потому что уверена в
своей правоте, а следовательно, детали значения не имеют. Мы указываем ей, что
она не могла видеть лица пришедшей женщины. В самом деле? А какое имеет
значение, видела она ее лицо или нет, – ведь это была Сильвия Уилкинсон! И так
с любым другим вопросом. Она знает. И отвечает, исходя из своего знания, а не
из логики действительных фактов. К уверенному свидетелю нужно всегда относиться
с подозрением, друг мой. Гораздо лучше полагаться на свидетеля, который не
помнит точно, не уверен, роется в памяти: ага! вот как это было...
– Пуаро! – взмолился я. – Вы опрокидываете все мои
представления о свидетелях.
– Она высмеяла мою идею о том, что лорд Эджвер вновь
собирался жениться, только потому, что ей это никогда не приходило в голову.
Она даже не дала себе труда вспомнить, было ли хоть что-нибудь, что могло бы
указать на такую возможность. К сожалению, от нее мы ничего нового не узнали.
– Она нимало не смутилась, когда вы сказали ей, что она не
могла видеть лица Сильвии Уилкинсон, – вспомнил я.
– Вот именно! Поэтому я и решил, что она не лжет, а
заблуждается искренне. Я пока не вижу повода для намеренной лжи... если
только... да, это идея!
– Какая? – нетерпеливо спросил я.
Но Пуаро лишь покачал головой.
– Мне только сейчас пришло в голову... Но нет, это слишком
неправдоподобно.
И он замолчал.
– По-моему, мисс Кэррол очень привязана к девушке.
– Да. Она очень решительно вмешалась в наш разговор. Кстати,
Гастингс, как вам понравилась достопочтенная мисс Адела Марш?
– Мне жаль ее, по-настоящему жаль.
– У вас доброе сердце, Гастингс, оно всегда готово
посочувствовать грустным красавицам.
– А какое у вас впечатление?
– Конечно, она несчастна, – согласился Пуаро.
– Надеюсь, вы понимаете, – взволнованно сказал я, –
насколько бессмысленно предположение Сильвии Уилкинсон о том, что она... имеет
отношение к убийству.
– Ее алиби наверняка безупречно. Хотя Джепп мне еще не
сообщил, какое оно.
– Пуаро, неужели вы хотите сказать, что вам недостаточно
было увидеть ее и поговорить с ней? Вам еще нужно алиби?
– Eh bien, мой друг, а что мы вынесли из встречи с ней? Мы
предполагаем, что ей нелегко жилось, она призналась, что ненавидела отца и что
радуется его смерти, ее чрезвычайно волнует тот факт, что мы виделись с ее
отцом за день до смерти, – и после этого вы говорите, что она не нуждается в
алиби?
– Да сама ее откровенность доказывает, что она невиновна! –
стоял на своем я.
– Откровенность, видимо, характерная черта всей семьи, –
усмехнулся Пуаро. – С какой помпой открыл нам свои карты новый лорд Эджвер!
– Да уж, – улыбнулся и я. – Он нашел оригинальный способ.
– Как это у вас говорится – на ходу подошвы рвет?
– Подметки, – исправил я. – У нас, наверное, был глупый вид.
– Вот еще! Вы, может быть, и выглядели глупо, но я нет.
Напротив, друг мой, я полностью контролировал происходящее, и мне удалось
застать его врасплох.
– Вы так думаете? – ехидно спросил я, поскольку считал, что
ничего подобного не случилось.
– Уверен! Я слушаю, слушаю, а потом задаю вопрос о
совершенно постороннем предмете – и куда девается апломб храброго мсье? Вы не
наблюдательны, Гастингс.
– Мне показалось, что известие о смерти Карлотты Адамс
вызвало у него неподдельный ужас.
– Как знать... может быть, и неподдельный.
– Интересно, почему он рассказывал о событиях того вечера с
таким цинизмом? Считал, что это остроумно?
– Возможно. У вас, англичан, вообще своеобразные
представления о юморе. Но не исключено, что он делал это намеренно. Если факты
скрывать, они вызовут удвоенное подозрение. Если о них громогласно сообщить, то
им могут придать меньшее значение, чем они того заслуживают.
– Например, его ссора с дядей?
– Совершенно верно. Он знает, что о ней рано или поздно
станет известно, и сам спешит оповестить нас о ней.
– Он не так глуп, как кажется.
– Он совсем неглуп! И когда дает себе труд раскинуть
мозгами, они у него отлично работают. Он понимает, в каком очутился положении,
и, как я уже сказал, спешит выложить свои карты. Вы играете в бридж, Гастингс.
Скажите, в каком случае так поступают?
