– Вы сами играете в бридж, – усмехнулся я, – и знаете, что
игрок поступает так, когда все взятки его и он хочет сэкономить время и скорей
перейти к следующей раздаче.
– Совершенно верно, друг мой. Но есть и другой случай, я
несколько раз сталкивался с ним, особенно когда играл с дамами. Представьте
себе, что дама открывает карты, говорит «все остальные мои», собирает карты и
начинает снова сдавать. Возможно даже, что остальные игроки не увидят в этом
никакого подвоха, особенно если они не слишком опытны. Чтобы разобраться, в чем
подвох, нужно подумать, и не исключено, что посреди следующей раздачи кто-то из
игроков сообразит: «Да, но ей обязательно пришлось бы убить четвертую бубну
своего партнера, а значит, зайти с маленькой трефы. И в таком случае взятку
сыграла бы моя девятка!»
– Значит, вы думаете...
– Я думаю, Гастингс, что чрезмерная бравада подозрительна. И
еще я думаю, что нам пора ужинать. Une petite omelette, n'estce pas?
[34]
А
потом, часов в девять, мы нанесем еще один визит.
– Куда?
– Сначала – ужин, Гастингс. И пока нам не подадут кофе, мы
даже думать не будем об этом деле. Когда человек ест, мозг должен служить
желудку.
И Пуаро сдержал свое слово. Мы отправились в маленький
ресторанчик в Сохо, где его хорошо знали, и превосходно отужинали омлетом,
камбалой, цыпленком и ромовой бабой, к которой Пуаро питал особую слабость.
Когда мы приступили к кофе, Пуаро дружески улыбнулся мне.
– Дорогой Гастингс, – сказал он. – Я завишу от вас гораздо
больше, чем вы полагаете.
Признаюсь, его неожиданные слова смутили и обрадовали меня.
Он никогда не говорил мне ничего подобного прежде. Иногда, в глубине души, я
чувствовал себя уязвленным, потому что он делал все, чтобы поставить под
сомнение мои умственные способности.
И хотя я был далек от мысли, что его собственные способности
начали потихоньку угасать, мне вдруг пришло в голову, что моя помощь
действительно нужна ему больше, чем ему казалось раньше.
– Да, – мечтательно продолжал он, – вы сами не сознаете, как
это получается, но вы все чаще и чаще подсказываете мне правильный путь.
Я боялся верить своим ушам.
– Ну что вы, Пуаро, – пробормотал я. – Мне очень лестно...
Вероятно, я так или иначе научился чему-то от вас...
Он отрицательно покачал головой.
– Mais non, се n'est pas ca
[35]
. Вы ничему не научились.
– Как? – изумленно спросил я.
– Не удивляйтесь. Все правильно. Никто ни у кого не должен
учиться. Каждый человек должен развивать до предела свои возможности, а не
копировать кого-то другого. Я не хочу, чтобы вы стали ухудшенным Пуаро. Я хочу,
чтобы вы были непревзойденным Гастингсом! Впрочем, вы и есть непревзойденный
Гастингс. Вы классически, совершенно нормальны.
– Нормален? Надеюсь, что да, – сказал я.
– Нет-нет, я о другом. Вы изумительно уравновешенны. Вы –
само здравомыслие. Понимаете, что это для меня значит? Когда преступник
замышляет преступление, он непременно хочет обмануть. Кого же? Некоего
нормального человека, образ которого имеется у него в голове. Возможно, такого
существа вовсе нет в природе, и это математическая абстракция. Но вы
приближаетесь к ней настолько близко, насколько это возможно. Бывают моменты,
когда на вас нисходит вдохновение, когда вы поднимаетесь выше нормального
уровня, моменты – надеюсь, вы поймете меня правильно, – когда вы спускаетесь в
самые таинственные глубины глупости, но в целом вы поразительно нормальны. В
чем здесь моя выгода? Да в том, что в ваших мыслях я, как в зеркале, вижу то,
во что преступник хочет заставить меня поверить. Это невероятно помогает мне и
дает интереснейшие идеи.
Не могу сказать, чтобы я хорошо его понял. Мне показалось,
что в его словах было мало лестного. Но, как бы то ни было, он поспешил
рассеять мои сомнения.
– Я неудачно выразился, – быстро добавил он. – Вы обладаете
способностью понимать ход мысли преступника, чего мне не дано. Вы показываете
мне, какой реакции ждет от меня преступник. Такая проницательность – редкий
дар.
– Проницательность... – задумался я, – да, пожалуй,
проницательность мне свойственна.
Я взглянул на него через стол. Он курил одну из своих тонких
сигарет и смотрел на меня чуть ли не с обожанием.
– Милый Гастингс, – улыбнулся он. – Я вами восхищаюсь.
Я был польщен, но сконфужен и решил поскорее перевести
разговор на другую тему.
– Итак, – деловито сказал я, – вернемся к нашему делу.
– Согласен. – Пуаро откинул назад голову и, прищурив глаза,
выпустил сигаретный дым.
– Je me pose des questions
[36]
, – сказал он.
– Да? – с готовностью подхватил я.
– Вы, без сомнения, тоже?
– Конечно, – ответил я и, так же как и он, прищурившись и
откинув голову, спросил: – Кто убил лорда Эджвера?
Пуаро немедленно открыл глаза, выпрямился и энергично затряс
головой.
– Нет-нет. Ничего подобного. Разве это вопрос? Вы же не
читатель детективного романа, который подозревает по очереди всех героев, без
разбора. Правда, однажды я и сам вынужден был так поступить.
Но это был особый случай. Я вам о нем как-нибудь расскажу, потому
что горжусь им. На чем мы остановились?
– На вопросах, которые вы себе задаете, – сухо отозвался я.
Меня так и подмывало сказать, что я необходим Пуаро
исключительно как слушатель, перед которым он может хвастать, но я сдержался.
Если ему захотелось порассуждать, пусть.
– Очевидно, пришла пора их выслушать, – сказал я.
Этой фразы было достаточно для его тщеславия. Он вновь
откинулся на спинку кресла и с удовольствием начал:
– Первый вопрос мы уже обсуждали. Почему лорд Эджвер изменил
свои взгляды на развод? По этому поводу у меня возникло несколько идей. Одну из
них вы знаете.
Второй вопрос, который я себе задаю – Что случилось с тем
письмом? Кто был заинтересован в том, чтобы лорд Эджвер и его жена оставались
формально связанными друг с другом?
Третий – Что означало выражение его лица, которое вы
заметили, обернувшись вчера утром при выходе из библиотеки? У вас есть на это
ответ, Гастингс?
