Оставил продукты на залитом солнцем подоконнике и пошел в комнату, где вознамерился отыскать увеличительное стекло, которое когда-то имелось, но за ненадобностью не использовалось.
На поиски ушло более часа, и стекло нашлось в единственном хрустальном фужере с трещиной, одиноко стоявшем в буфете, напоминая об обстоятельной молодости с достатком.
Вова приспособился возле окна и внимательно разглядел кленовый лист сквозь увеличительное стекло.
Очень похоже на бумагу, думал он. Но пойди пойми, что это на самом деле…
Рыбаков смотрел на лист до самого вечера, пока не решил съездить поутру в Тимирязевскую академию на консультацию.
До самого утра Вова рисовал на ватмане найденный лист в несвойственной ему фотографической манере, а наутро, прослушав из радио соседа сигналы точного времени, долго чистил брюки от засохшей крови, справедливо полагая, что в академии его тренировочных не поймут.
В академию его не пускали, несмотря на слезные увещевания. Охрана была непреступна, а положение Вовы было отчаянным. Он просил допустить его хотя бы в бюро пропусков, но только раздражал ребят из ЧОПа. Одному из охранников хотелось дать нечесаному шизику крепким ботинком по заду.
— Художник я! — просил Вова.
— А я — Ленин, — поддерживал диалог охранник.
— Рыбаков, — в ответ представился Вова.
— Безбашенный! — поставил диагноз раздраженный. — Может, его за угол отвести?
— Кончай! — ответил напарник. — Потрется и уйдет… И чего тебе неймется кулаками поработать? Особенно с такими, немощными! Ты со мной на тренировке потолкайся! Я завсегда «за»!
— Я что — дурак? У тебя же пояс черный!
— Так со слабым невелика доблесть управиться. Ты со мной попробуй. Я тебе для начала палец сломаю, чтобы ты почувствовал, как бывает больно!
Раздраженный ничего не ответил, отвернул лицо и тихо злился, как на нечесаного, так и на своего товарища. Хотелось дать обоим куском арматуры по башкам.
Так или иначе, но оба охранника пропустили тот момент, когда Вова кинулся к щуплому старичку с палочкой, появившемуся из дверей академии, очень похожему на академика.
— Здравствуйте! — приветствовал академика Вова, преодолев ступени лестницы.
— Здравствуйте, — ответил старичок.
Здесь охрана подоспела, и Вове заломили руки, отчего он застонал жалобно.
— Прекратить! — неожиданно зычным голосом скомандовал старичок и, когда Рыбакова отпустили, академик четко стал объяснять, что охранников поставили, чтобы имущество беречь, а не на людей бросаться! — Поднимите! — указал он на оброненный Вовой при задержании, свернутый в трубочку, ватман. — Что это?
Художнику вернули собственность, он с опаской глядел на охрану, пока старичок не предложил отойти в сторону.
— Я вот что принес…
Вова развернул ватман и показал свой рисунок.
— Потрясающе! — восхитился старичок. — Вас как зовут?
— Вова.
— Владимир, значит. А меня Егор Иннокентьевич. Вы что же, хотите у нас работать?
— Вовсе нет, — закрутил головой Рыбаков.
— Что же тогда?
— Этот лист я нашел вчера в парке. Первый осенний лист. Я нарисовал его…
— Да-да, — согласился Егор Иннокентьевич. — Уже осень…
— Вглядитесь, — просил Вова. — Лист необычный…
— Чем же?
— Видите уплотнения по краям?
— Вы что же, ботаник?
— Нет, я художник. Но меня волнуют эти уплотнения!
Старичок еще раз внимательно поглядел на рисунок.
— Может, какая-то болезнь?..
— И я так думаю!
— Чего ж вы сам лист не принесли?
— Так…
Вова развел руками, так как сам не понимал, зачем потратил ночь на работу, вместо того, чтобы вещь живьем принести.
— Знаете что, Владимир, — старичок спустился на ступеньку ниже. — Болезней у растений великое множество, как и у людей! Забудьте про этот лист и идите к нам работать! Талантливые художники нам необходимы. Вы увидите такие растения, каких вам за всю жизнь не сыскать! Будете соавтором каталогов, хорошие гонорары, общежитие выделим…
— Спасибо вам, — Вова попятился задом, нащупывая ногами ступеньки. — Спасибо…
Затем он развернулся и пошел быстрее.
— Куда же вы? — прокричал Егор Иннокентьевич.
— Домой, — проговорил себе под нос художник.
— А рисунок?
— Подарок, — уже почти про себя прошептал Вова.
До дома он добирался тремя троллейбусами, так как не было даже мелочи на метро. Из одного его выставили контролеры, хорошо, что женщины, не побили, зато столько грязи вылили, аж до самого желудка пробрало.
Добрался до дома к вечеру, выпил двести стабилизирующих и прилег на диван, на котором можно было ни о чем не думать, просто наслаждаться бегающей по жилам, обогащенной теплом кровью…
— Вот тебе, гад! — кричал старик с разметавшейся бородой. — Вот тебе, вор!.. Получай, сатанинское отродье!!!
Вова проснулся весь вспотевший от явления страшного старика. Дышал, отдыхивался от кошмара, выпил немножко, закусив корочкой от «бородинского», и отправился к тайнику. С любовью открыл мешок и вытащил вчерашнюю находку. Лист по-прежнему пах осенью, но в нем произошли очевидные изменения. Серая, похожая на бумагу дрянь наступала, поглощая разноцветную плоть кленового листа.
— Ах! — чему-то испугался Вова. — Ах, — еще раз произнес он, войдя в ванную и обнаружив на старых засохших листьях такие же бумажные уплотнения.
Он не знал, что думать, лежа на своем диване. Он почти не умел думать, а сердце мучилось и ожидало утра…
За день он объехал зайцем все районы Москвы, побывал в десятках парков и на бульварах. Всюду явилась ему одна картина — листва московских деревьев была тотально заражена какой-то болезнью. На каждом, даже беспородном листике, выделялись своей мертвечиной бумажные уплотнения.
Вечером Вова вновь достал свой первый осенний лист. Бумага поглотила живую ткань на два сантиметра и на ней, вопящим красным цветом, проявился печатный знак — «№»…
13
Лысого били всем отделением поочередно. Уже третью неделю. Вот ведь странность какая обнаружилась в уроде — то ли он боли не чувствовал совсем из-за дебилизма, то ли таким волевым себя считал, что даже не охал от охаживаний резиновой дубинкой по печени и по почкам. Ходили даже смотреть в парашу на следы крови, но там лишь плескалась чистейшего янтарного цвета жидкость. Побить лысого разрешили даже суворовцу Кукину, племяннику майора Газова, ведающего лицензированием оружия. Племяш прибыл в отпуск и три дня провел в отделе, тренируя «лоу кик», пока обе ноги не распухли от каменных боков лысого.
