Майор Газов осерчал за свою кровинушку, ступни ног которой не влезали в ботинки, и сам пошел рассчитаться за пацана.
Притащил с собой в камеру пистолет «оса» и пару раз выстрелил резиновыми пулями по ляжкам урода. Пули отскочили от тела, как от металлической стенки, а одна, срикошетив, чуть было не ранила самого Газова.
Выругавшись грязно и громко, майор вытащил из кармана портативный электрошокер и безо всякого сомнения воткнул его зубы в плечо лысого.
Большое безухое тело затрясло, глаза закружились в орбитах, выпал из бледного рта красный язык, и майор, испугавшись, что перебрал, умертвил дядю, отпрыгнул назад, утирая пот с шеи.
Но лысый вовсе не умер. Он прокашлялся и принялся смотреть на Газова глазами, наполненными истинной любовью.
«Так он — мазохист! — догадался майор. — Мы тут силы свои зазря расходуем, калечимся, а он, рыло свиное, кайф получает!»
Газов подошел к закованному в наручники уроду и в сердцах ударил лежащего мыском ботинка прямо в то место, где ранее находилось утерянное ухо. Из дырки потекла сукровица, а лысый заулыбался, как будто ему телка дала, а не башмаком в ухо получил, и заговорил:
— Василий Кузьмич! Василий Кузьмич!..
Потом майор Газов пил кофе в кабинете полковника Журова и говорил начальнику, что он бы таких, как этот лысый, расстреливал без суда и следствия!
— Учинить нападение на сотрудника!
— У нас сейчас не расстреливают, — объяснял Журов. — Мораторий на смертную казнь. В Европу стремимся!
— На хрена?
— Я тебе, Газов, чего, политинформатор?! — вдруг разозлился полковник. — Сам газеты читай!
Газов, который тянул пальцы к сахарнице за шестым куском, отдернул руку и на всякий случай насторожился, чтобы не раздражать начальство.
— И вообще, — недовольно морщился полковник, — чего вы его там прессуете?.. Мужик во всем сознался, скоро в тюрьму переводить будем!
— Оборотень это, — сообщил свою версию Газов. — Не чихнет, не пикнет! А у него такие специалисты побывали, Дахау отдыхает. Вот и я со спецсредствами ничего не добился!
— А чего вы добиваетесь-то? — не понимал Журов, косясь на пятерню Газова, залезшую в сахарницу за десятым куском. — Чего он вам должен поведать тайного?
Газов захрустел рафинадом, прихлебывая его кофейком, и объяснил бестолковому начальнику, что противника надо сломить, необходимо, чтобы он осознал сокрушительную мощь победителя!
— А то что ж такое, товарищ полковник, расстраиваются люди в отделе, в силы свои перестают верить!..
— Понятно, — покачал головой Журов. Он чувствовал какую-то извращенную правоту Газова, но как повернуть дело на здоровый лад придумать не мог…
— Газами слезоточивыми пробовал?
— А чего ему газы? Даже на меня не действуют ваши газы.
— Газы твои, и фамилия твоя Газов.
— Ваша правда…
Майор пошарил в сахарнице и обнаружил ее пустой. Вздохнул…
— Может, сами попробуете, товарищ полковник? У вас такой опыт!
— Да ты что, Газов!
— Надо коллективу уверенность в себе вернуть!
— И не проси!
— Не я прошу, общественность!
Очень хочется работать в министерстве, подумал Журов. Но обстоятельства сильнее его, а до пенсии осталось целых семь лет. И даже этот хачик фээсбэшный куролесил по отделу, как у себя в горах… А бедный Пожидаев даже машину теперь водить не сможет. На хрен он такой нужен в отделе!
— Ладно, — согласился Журов. — Пошли!..
— Вот спасибо, товарищ полковник!
— Не для тебя делаю, для коллектива!..
Они спустились на три этажа. Было темно, лишь убогая лампочка тощим светом определяла контуры предметов и людей.
— Василий Кузьмич! — встретил веселым возгласом лысый Журова. — Слизькин!..
* * *
Фамилия лысого была вовсе не Слизькин и звучала в натуральном исполнении — Слизкин.
Андрюша Слизкин рос хилым и забитым мальчиком, с плечиками уже бедер. И именно ему принадлежала эта не совсем благозвучная фамилия.
Из родственников у мальчика имелась лишь почти глухая бабка, никак не могущая сообразить, откуда у пацана рыжие волосы, если и мамка, и папка шатены.
Лишенные родительских прав за пристрастие к зеленому змию, они оба пребывали на длительных сроках заключения в лагерях за умышленное убийство отца матери Андрюши Слизкина с целью завладения его пенсией.
«Забили деда лопатами, ироды!» — вспоминала мужа бабка Нина, впрочем, без слезы, так как благоверный сам был садистом и алкоголиком, терроризировавшим ближний круг.
Бабка Нина не догадывалась, что Андрюша Слизкин, ее внук, рыжий не по капризу природы, а по причине залегания ее дочери с мужчиной малознакомым, имевшим рыжий окрас и впустившим в ее пьяную угробу свое рыжее семя.
— Рыжий, рыжий! — дразнили Андрюшу в малом возрасте. — Конопатый, убил дедушку лопатой!
— Это не я убил! — сопротивлялся Слизкин. — Это — мама с папой!..
В классе третьем-четвертом его стали дразнить кличками, производными от фамилии: Слизя, Лиза, Склизкий, и т.д. Мальчик с узкими плечиками и кефирной кожей не огрызался в ответ, так как чувствовал, что рожден слабее других и телом, и духом, просто старался не обращать внимания на сверстников.
Конечно, его самолюбие страдало, особенно на уроках физкультуры, когда он не мог перепрыгнуть через коня, чего добивались самые мелкие девчонки класса. Он разбегался изо всех сил, но его ноги, кривые и тонкие, совсем не были приспособлены для всяких спортивных дел, дай Бог, тело нести; разбегался, отталкивался, но взлетал лишь на какие-то двадцать сантиметров и бился о коня причинным местом, от чего было нестерпимо больно и позорно.
Класс в таких случаях приходил в восторг, и детишки охотно ржали над своим товарищем.
— Яичница! — кричал кто-то.
— Глазунья!
Старшие школьники ежедневно вытрясали из Слизкина по пятнадцать копеек, которые бабка Нина выдавала внуку на стакан чая и булочку-калорийку.
— Давай бабки, Слизя! — обычно требовал восьмиклассник по кличке Светофор, прозванный так за свой баскетбольный рост. Впрочем, в поселке Шишкинское баскетбольной секции не имелось, и Светофор развлекался тем, что после лишения рыжего малявки пятнарика сажал того на ветку березы, растущую выше, чем на два метра от земли.
Отчаянные рыдания рыжего Андрюши никак не трогали почти двухметрового пацана. Светофор, засунув руки в карманы, удалялся вразвалочку, в центре своей компании, пить пиво.
Самое страшное унижение, которое случилось с Андрюшей Слизкиным, пришлось на пору его полового созревания.
