Дышали тяжело и печально.
А наверху богатые женщины выговаривали капитану:
— У вас крысы на борту!
— Такие огромные, как медведи! — истерически вскрикивала тетя, габаритами не уступающая гималайской породе.
— Защитите наших женщин и детей от инфекций! — слышались голоса.
Капитан был мужчиной тертым. Его уравновешенность не могла поколебать и сотня истерических женщин. Он взял в одну руку бокал с шампанским, в другую микрофон, подул в него и произнес маленькую речь.
— Уважаемые дамы и господа! — продемонстрировал капитан чудесный бас. — Вы все образованные люди и, конечно, читали много художественной литературы, в которой описываются всевозможные крушения кораблей. Вы все прекрасно знаете, что первыми покидают судно… Кто?
— Крысы… — загудело общество.
— Правильно. Отсюда вывод: на нашем корабле крысы есть, а значит…
— Значит, мы не тонем, — проверещала худющая брюнетка в декольте.
— Слава Богу! — вскричал капитан. — На нашем корабле есть женщина-логик! И за нее я хочу поднять этот бокал! — Он лишь слегка пригубил, профессионально отметил восстановившееся спокойствие и незаметно кивнул ансамблю…
— Feelings… — услышала доносящееся с палубы Мятникова. Это была ее любимая песня, в которой говорилось о чувствах, которых у нее никогда не было… Или почти не было… Эх, Коровкин…
В этот момент пришлось забыть о музыке, так как Лиля почувствовала, что в трюме они с Биллом совсем не одни. Глаза привыкли к темноте, и спасенные рассмотрели с десяток крыс, совсем не маленького размера, которые, пригнув головы, медленно приближались к непрошенным гостям.
— Нас здесь не ждали, — оценил Билл.
— Порвут на коврики, — предположила Мятникова.
— Небоись…
За крупными крысами подкрадывались и мелкие, сверкая в темноте красными глазами.
— Сейчас бросятся, — предупредил Билл. — Иди ко мне за спину!..
Она вовсе не ожидала от него такого благородства, но среагировала быстро, укрывшись за его толстым задом.
То, как дрался Билл, можно было назвать искусством. Все его движения были молниеносно быстры, но и изящно ленивы. Он ничуть не волновался, вспарывая хозяевам животы, перекусывая глотки. Одной лапой вообще не пользовался, да и с места не сходил, так что Лиля ощущала себя, как в театре… Биллу понадобилось минут семь-восемь, чтобы навалить кучу трупов, на которую он взобрался, продемонстрировал перетрусившей мелочи медаль и яростно пискнул в отступившую толпу, объявив себя вожаком.
Несогласных не было, новеньким выделили самое сухое место в трюме, и жизнь пошла своим чередом. Хвост у Мятниковои, а вернее, его обрубок, зажил в один день, Билл иногда подходил к ней сзади, и она, вновь беременная, слушала вечерами свою любимую песню.
— Feelings… — соблазнял одиноких капитан.
А потом они неожиданно приплыли. Мятникова услышала, как женский голос вещал через громкоговоритель:
— Внимание, внимание!.. Наш «Академик Иванов» пришвартовался в порту города-героя Новороссийска. Господ, прибывших первым классом, ожидает автобус «мерседес» с номерным знаком 34-41. Остальные отправятся комфортабельными автобусами «Икарус» к поезду, отбывающему через два часа в столицу нашей Родины город Москву.
— Какая Москва? — крякнул Билл. — Соединенные Штаты Америки где?..
— Скажи спасибо, что жив остался!..
Американский герой Билл вдруг стал грустным и в дальнейшем безропотно подчинялся Мятниковой.
Им вновь удалось пробраться в багаж, и следовали они до Москвы в полном комфорте. По пути она родила шестерых крысят, которых Билл есть отказался, но они и сами померли, так как у Мятниковои не оказалось молока.
Билл всю дорогу молчал и даже на вопросы подруги не отвечал. Лишь когда они мчались галопом через весь Курский вокзал, вдруг проговорил:
— Слизкин… Василий Кузьмич…
И здесь она решила его бросить. Забыть навсегда мелочного героя с чипом в башке и без души в груди.
Она напрягла все свои силы, отпрыгнула в сторону и стрелой полетела к какой-то торчащей из земли трубе. Собираясь нырнуть в нее, она лишь на мгновение глянула назад, обнаружив Билла сидящим по-собачьи и грустно смотрящим ей вслед. И совсем не блестела на солнце медаль. Истерлась позолота…
Она бежала по каким-то коммуникациям и плакала. Сама не знала о чем. Наверное, ей больше не хотелось быть крысой, не хотелось рожать мертвых детенышей и подставлять свой зад по первой прихоти какого-то урода… Она услышала под землей звуки метро и поняла, что поедет домой. Она вернется на свою блочную Родину, прогрызет в двери квартиры дыру и будет жить по-человечьи… В крысином облике…
19
Вова Рыбаков пролежал на полу недвижимым два дня. Истощился до предпоследнего дыхания, а когда все же пополз на кухню хлебнуть из-под крана воды, обнаружил по пути прямоугольный листок, на котором было написано по-иностранному и имелась пропечатанная цифра с многочисленными нулями.
«Это же мой кленовый лист! — осознал Вова. — Бывший…»
Дополз до ванной и обнаружил там тысячи таких же прямоугольных листков с аналогичными буквами и цифрами.
— Что же это такое? — сдавленно спросил он у потолка.
Выбежал на улицу и сразу к деревьям. Уже подбегая, хватался ладошкой за сердце…
Возле некоторых осин и кленов стояли люди и обсуждали происходящее.
— Аномалия какая-то, — поставил диагноз мужик с напряженно-умным лицом и с крестом пластыря на лбу. — Катаклизм…
— Симпатичные, — порадовалась старушка из шестого подъезда. — Обратная сторона пустая, можно блокнотики делать для записей.
— И сметать их легче, чем листья, — поддержала радость дворничиха. — А уж как горят!..
— Осени не будет, — тихонько проговорил Вова Рыбаков.
— А кто любит ее, эту твою осень! — осклабился мужик с пластырем. — Только Пушкин. А Пушкина замочили лет триста назад! Ты тоже Пушкин?
— Нет, я — Рыбаков, — признался Вова, вспоминая, какие хорошие рисунки были у классика.
— А если не Пушкин, вали отсюда!
— Да это наш, — вступилась дворничиха. — Вовка!
— А чего он здесь атмосферу перегаром мучает?! — спросил мужик.
— Иди, Вовка, — подтолкнула Рыбакова в спину работница метлы. По-доброму подтолкнула, чтобы чего не вышло.
Он пошел, растерянный, с поникшей головой, а потом ноги как-то сами сначала ускорили ход, а потом и вовсе понесли, как конягу какую. Он носился вокруг дома, подбегая к каждому, и сообщал:
— Осени не будет! Не будет осени!..
Кто-то от него шарахался, кто-то просто вертел пальцем у виска, а Рыбаков не унимался.
