— Какое преступление, первое или второе?
— По-моему, есть только одно преступление, а то, что вы
называете первым и вторым, суть две его половины. Вторая — довольно проста.., и
мотивы и способ.
— Поверьте, тут способ столь же неочевиден, как и в первом
случае, — перебил его мистер Саттертуэйт. — В вине яд не найден, а ел сэр
Бартоломью то же, что и остальные.
— Нет-нет, тут совсем иное дело. Понимаете, по-моему, никто
не мог отравить именно Беббингтона. Вернее, сэр Чарлз мог бы, если бы пожелал,
подсыпать яд в любой из стаканов, но как сделать так, чтобы этот стакан попал
Беббингтону или другому лицу? Тампл, захоти она кого-то отравить, могла бы
подсыпать что-то в последний стакан из тех, что стоял на подносе, и поднести
его своей жертве. Но ведь последний стакан она поднесла не Беббингтону. Нет,
убийство несчастного пастора представляется мне просто невероятным, и у меня
такое чувство, что, возможно, он просто-напросто умер своей смертью… Но ничего,
скоро мы это узнаем. Смерть же сэра Бартоломью — совсем другое дело. Его мог
отравить любой из гостей, дворецкий, горничная. Это было совсем нетрудно.
— Не понимаю… — начал мистер Саттертуэйт. Но Пуаро перебил
его:
— Берусь как-нибудь вам это доказать, проведя небольшой
эксперимент. А теперь давайте перейдем к другому, самому важному вопросу.
Надеюсь, вы понимаете, не можете не понимать, ибо у вас доброе и чуткое сердце
и тонкий ум, что я не должен, как у вас говорят, перебегать дорогу.
— Иными словами… — начал мистер Саттертуэйт, понимающе
улыбаясь.
— Иными словами, сэр Чарлз должен играть главную роль! Он к
этому привык. А некая юная леди совсем не была рада тому, что я вмешался в
расследование.
— Вы, как у нас говорят, понимаете все с полуслова, мосье
Пуаро.
— Ну что вы, право, это же просто в глаза бросается! У меня
очень чувствительное сердце. И мое самое большое желание — помогать влюбленным,
а не препятствовать им. Мы с вами, мой друг, должны вместе трудиться на благо и
во славу сэра Чарлза Картрайта, разве не так? А когда распутаем это дело…
— Если распутаем, — мягко поправил его мистер Саттертуэйт.
— Нет, не если, а когда! Я не проигрываю.
— Никогда? — не удержался от вопроса въедливый мистер
Саттертуэйт.
— Были случаи, — с достоинством отвечал Пуаро, — когда
ненадолго я, как бы это сказать, становился тугодумом. То есть добирался до
истины не так быстро, как обычно.
— Но в целом вы никогда не терпели неудач?
Настойчивость мистера Саттертуэйта проистекала из чистой
любознательности.
— Eh bien, — сдался Пуаро, — Было однажды. Давно, в Бельгии.
Но не будем об этом говорить…
Мистер Саттертуэйт, удовлетворив свое любопытство, не
лишенное толики злорадного чувства, поспешил переменить тему.
— Хорошо. Вы говорили, что когда распутаете это дело…
— Его распутает сэр Чарлз. Это весьма существенно. Я буду
лишь «пятая спица в колеснице»! — Пуаро воздел руки. — Отныне и пока мы не
окончим дела, всегда и везде обязуюсь хранить молчание — разве что тончайший
намек сорвется с моих уст, не более того. Мне не нужны ни признание, ни слава.
Я их давно завоевал.
Мистер Саттертуэйт разглядывал его с живейшим интересом, про
себя потешаясь над наивным тщеславием маленького человечка. Однако он был далек
от мысли считать мосье Пуаро пустым хвастунишкой. «Нам, англичанам, — думал он,
— вообще свойственно чрезвычайно скромно оценивать свои успехи, зато порой мы
бываем весьма довольны собою, даже если делаем что-то плохо, а эти иностранцы
более трезво судят о своих возможностях. Если француз, например, талантлив, он не
видит причины замалчивать этот факт».
— Признаться, меня очень интересует, — сказал мистер
Саттертуэйт, — что вы надеетесь лично для себя извлечь из этого дела? Или это
просто охотничий азарт?
Пуаро помотал головой.
— Нет-нет, отнюдь. Когда я, как chien de chasse
[20]
, беру
след, меня охватывает азарт, и я уже не могу отступить. Это все так. Но есть
еще нечто, более сильное. Это — как бы сказать? — страстное желание добраться
до истины. В целом мире нет ничего столь волнующего, столь захватывающего и
столь прекрасного, как поиски истины.
Оба немного помолчали.
Потом Пуаро взял лист, на который мистер Саттертуэйт
старательно переписал все семь имен, и прочитал их вслух:
— Миссис Дейкерс, капитан Дейкерс, мисс Уиллс, мисс
Сатклифф, леди Мэри Литтон Гор, мисс Литтон Гор, Оливер Мендерс. Интересно, не
правда ли?
— Что тут интересного?
— Порядок, в каком записаны имена.
— По-моему, тут и думать не о чем. Мы записали все имена в
произвольном порядке.
— Верно. Список возглавляет миссис Дейкерс. Стало быть, вы
сочли, что она более всех подходит для роли преступницы.
— Не то чтобы более всех подходит, — возразил мистер
Саттертуэйт, — вернее, меньше всех не подходит.
— А еще вернее было бы так: вы все предпочли бы, чтобы
именно она оказалась преступницей.
Мистер Саттертуэйт открыл было рот, чтобы пылко возразить
Пуаро, но, поймав насмешливый взгляд пронзительных зеленых глаз, передумал.
— Ей-богу, кажется, вы правы, мосье Пуаро. Но это получилось
бессознательно.
— Я бы хотел кое-что спросить у вас, мистер Саттертуэйт.
— Я к вашим услугам, — ответил с готовностью мистер
Саттертуэйт.
— Из ваших слов я понял, что миссис Беббингтон расспрашивали
сэр Чарлз и мисс Литтон Гор.
— Да.
— Вы с ними не ходили?
— Нет. Трое — это уж слишком.
Пуаро улыбнулся.
— К тому же, сдается мне, на уме у вас было нечто иное. Вы
расставили сети совсем в другом месте… Итак, куда же вы направились, мистер
Саттертуэйт?
— На чай к леди Мэри Литтон Гор, — нехотя ответил мистер
Саттертуэйт.
— О чем же вы говорили?
— Она почтила меня доверием, рассказала, сколь тягостна была
ее жизнь в замужестве.
И он вкратце передал Пуаро содержание их разговора. Пуаро
сочувственно кивал.
— Вот так в жизни и бывает — юная идеалистка выходит за
негодяя и слушать никого не хочет. А о ком-нибудь еще вы говорили? Об Оливере
Мендерсе, например?
