— Нет, — возразил Пуаро. — Еще ваш паспорт, где указано, когда
вы уехали из Англии и когда вернулись. И Глэдис Мэри Бидон, жена Чарлза Бидона,
находящаяся в психиатрической лечебнице в графстве Харвертон.
До этой минуты Мими не проронила ни звука и сидела, не
шелохнувшись, точно статуя. Но тут она встрепенулась. У нее вырвался негромкий
вскрик, похожий скорее на стон.
Сэр Чарлз повернулся к ней — движения его были неторопливы и
величественны.
— Мими, вы ведь не верите ни единому его слову, правда?
Сэр Чарлз с улыбкой простер к девушке руки.
И Мими медленно двинулась к нему, будто он ее
гипнотизировал. Ее глаза, в которых застыла мучительная мольба, неотрывно
смотрели на него. Сделав несколько неверных шагов, она вдруг опустила глаза,
дрогнула, не зная, куда идти, у кого искать поддержки.
Внезапно она вскрикнула и упала на колени перед Пуаро.
— Это правда? Правда?
Пуаро движением, исполненным доброты и сочувствия и в то же
время твердым, положил руки ей на плечи.
— Правда, мадемуазель.
В полной тишине слышались только рыдания Мими.
Сэр Чарлз будто сразу постарел.
Теперь у него было лицо старика, на котором пагубные страсти
оставили свой след.
— Будь ты проклят! — хрипло сказал он. За всю свою долгую
жизнь на сцене он не произнес реплики, в которой звучала бы такая неподдельная
и такая бессильная злоба.
С этими словами сэр Чарлз повернулся и бросился вон из
комнаты.
Мистер Саттертуэйт вскочил со стула, но Пуаро покачал
головой, продолжая нежно гладить по волосам рыдающую Мими.
— Он сбежит! — кричал мистер Саттертуэйт.
— Нет, ему осталось одно — уйти. Медленно удалиться на
глазах у публики или сразу исчезнуть со сцены.
В это время дверь бесшумно отворилась, и кто-то вошел. Это
был Оливер Мендерс. Его лицо утратило столь привычное, презрительно-насмешливое
выражение. Он побледнел, осунулся, и вид у него был несчастный.
— Посмотрите, мадемуазель, — мягко сказал Пуаро, наклоняясь
к девушке. — Вот ваш друг. Он отвезет вас домой.
Мими поднялась с колен. Она молча смотрела на Оливера, точно
не узнавая его, потом, споткнувшись, неуверенно сделала шаг к нему навстречу.
— Оливер… Отвези меня домой. О, пожалуйста, отвези меня
поскорее домой.
Он обнял ее и повел к двери.
— Да, дорогая, пойдем. Пойдем.
Ноги у девушки подкашивались, она едва шла. Оливер и мистер
Саттертуэйт с двух сторон поддерживали ее. У двери она, казалось, взяла себя в
руки, выпрямилась и вскинула голову.
— Благодарю. Мне уже лучше.
Пуаро поманил Оливера Мендерса, и молодой человек вернулся в
комнату.
— Будьте с ней как можно деликатнее, — сказал Пуаро.
— Еще бы, сэр! Она самое дорогое, что есть у меня на свете,
вы это знаете. Любовь к ней причинила мне так много страданий, так меня
ожесточила. Но теперь я стану другим. Я буду для нее надежной опорой. И может
быть, когда-нибудь…
— Верю, так и будет, — сказал Пуаро. — По-моему, в ее сердце
уже пробуждались нежные чувства к вам, но тут явился он и поразил ее
воображение. Эти знаменитости, которым все поклоняются, как они опасны для юной
девушки! В один прекрасный день Мими вас полюбит, и вы построите здание своего
счастья на прочном фундаменте.
Оливер вышел из комнаты, и Пуаро проводил его ласковым
взглядом.
Вскоре вернулся мистер Саттертуэйт.
— Мосье Пуаро, — сказал он, — вы самый удивительный человек,
которого я когда-либо знал.
Пуаро напустил на себя скромный вид.
— Вздор, право, вздор. Трагедия в трех актах. И вот занавес
падает.
— Извините меня… — нерешительно начал мистер Саттертуэйт.
— Наверное, хотите, чтобы я что-то вам объяснил?
— Да, мне хотелось бы знать…
— Пожалуйста, спрашивайте.
— Почему вы иногда говорите по-английски безупречно, а
иногда.., не совсем?
Пуаро засмеялся.
— О, охотно объясню! Я и впрямь умею хорошо говорить
по-английски. Однако, мой друг, ломаный английский дает неоценимые
преимущества. Люди начинают вас немного презирать. «Иностранец! — говорят они.
— И сказать-то по-английски ничего толком не умеет». Я не люблю нагонять на
людей страх, я предпочитаю выглядеть в их глазах немного смешным. А еще обожаю
хвастаться! «Э-э, приятель, — думает англичанин, — уж слишком ты о себе
возомнил! Видно, не многого стоишь!» Так обычно думают англичане. А ведь это
неверно. Понимаете, я таким образом усыпляю их бдительность. К тому же это уже
стало привычкой…
— Господи! — воскликнул мистер Саттертуэйт. — Сколько
мудрости! Прямо как у змеи!
Он задумался, затем огорченно сказал:
— А я вот, кажется, отнюдь не блестяще проявил себя в этом
деле.
— Напротив. Вы первый обратили внимание на чрезвычайно
существенное обстоятельство — на то, как сэр Бартоломью говорил с дворецким. Вы
заметили, что мисс Уиллс необычайно наблюдательна и проницательна. Право, вы
могли бы сами обо всем догадаться, если бы не были падки, как всякий заядлый
театрал, на сценические эффекты.
Мистер Саттертуэйт заметно приободрился. Внезапно его
поразила какая-то мысль, у него даже челюсть отвисла.
— Боже мой! — вскричал он. — До меня только сейчас дошло!
Ведь отравленный коктейль мог выпить любой из нас! Это мог быть я!
— Нет, друг мой, все могло обернуться куда хуже.
— Как?!
— Это мог быть я, — сказал Эркюль Пуаро.
