Книга Галерея мужских пороков, страница 4. Автор книги Арина Холина

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Галерея мужских пороков»

Cтраница 4

Пришла менеджер, Алиса выразила неудовольствие, менеджер приставила к ним другую официантку, морковный пирог ей принесли, но есть его пришлось в одиночестве — Марьяна унеслась в ресторан, где что-то случилось, а Фая поехала на массаж.

Алиса любила подруг, но и умела наслаждаться обществом самой себя. Ее все еще удивляло, что сидит она, Алиса Трейман, в стильном кожаном бомбере, в джинсах от «Настоящей Религии», в туфлях за пять сотен — в модном кафе и ни в чем себе не отказывает.

Алиса мельком взглянула на соседку — унылую девицу в сером костюме и простеньких сиреневых лодочках — такую офисную клушу, проникшуюся корпоративной культурой, и уловила в ее глазах зависть. Не какую-то особенную, а самую обычную женскую зависть — такую, что испытывает любая девушка, когда против своей воли сталкивается с более модной, красивой, уверенной в себе конкуренткой. Конкуренткой — потому что это очень важно, на кого смотрят случайные мужчины в кафе (на улице, в спортзале) — на тебя или на стерву, которая самым бессовестным образом эксплуатирует собственную сексуальность.

Есть даже особая гримаса — хмурое лицо с выражением: «наверняка она спит со старым, лысым, горбатым извращенцем», и взгляд исподлобья.

Это комплимент. Потому что одобрение, восхищение — это одно, а вот столь очевидная ревность — это, ребята, победа.

Так уж устроен мир: зависть — индикатор успеха. Если тебя одобряют, значит, ты либо ничего особенного собой не представляешь, либо уже вошел в историю. Но пока ты на коне, пока ты угроза, тебя ненавидят. Если о тебе распускают сплетни, пишут гадости, радуются твоим промашкам — ты со щитом. Это жестоко. Но это жизнь.

Алиса вспомнила Николину Гору, где они жили с матерью, пока она, Алиса, не пошла в первый класс. То есть формально это была деревня рядом с Николиной Горой — это сейчас там особняки и метр земли стоит больше, чем вся Центральная Африка. А тогда, пятнадцать лет назад, стояли редкие дачки, в основном настоящие деревенские дома — противненькие, без водопровода, с печкой, туалетом на улице.

Отец разбился на машине, когда Алисе было три года — она его почти не помнила. Бабушка немедленно заявила невестке — то есть матери Алисы, чтобы та убиралась из квартиры. Дом в Аксиньино, который купил еще дед со стороны отца, но так и не успел перестроить, по завещанию отошел папаше — туда они и перебрались.

Дед был большим чиновником в Госкино, жил широко, красиво — к неудовольствию жены, которая вечно ныла, что не может купить себе какую-то особенную норковую шубу. Сына дед отдал во ВГИК и сам удивился, что тот уже на первом курсе снял приличную короткометражку, а на втором написал сценарий, к которому проявил интерес Георгий Данелия. Но сначала умер дед — в шестьдесят четыре он заработал второй инфаркт, врачи запретили ему пить и курить, и дед за год сгорел от депрессии — он просто не знал, ради чего жить, если нельзя гулять до утра, устраивать шумные застолья и выплясывать лезгинку. Это был веселый наполовину еврей, наполовину грузин, который ничего не понимал в оттенках серого, в полумерах — у него каждый день был отпуск, рядом с ним все искрилось и дрожало, и он был уверен, что жить можно только так — иначе зачем?.. Он возвращался пьяный, пел песни, всех будил, танцевал, обижался, что его не понимают, уезжал к Леванчику или к Кириллу допивать остатки армянского коньяка, который жене Лиане прислали на день рождения, просыпался у кого-то на даче, умирал, заказывал в «Арагви» суп — и кто-то ему его вез на эту дачу, адреса которой дед не знал…

Он украл бабушку, он дарил ей по тысяче роз, он целовал ноги своей армянской принцессе, баловал ее и умирал не оттого, что его сердце постарело, а оттого, что оно не могло больше колотиться от восторга, оттого, что превратилось в обычный орган и не стало больше средоточием неудержимой радости.

А потом разбился отец. Ушел за своим отцом, рядом с которым чувствовал себя живым.

За три года до смерти деда отец женился на маме — медсестричке из Сокольников, которую бабушка не признавала за человека. Она считала маму прожженной, хитрой аферисткой, которая вклинилась в их семейство, в их чудесную пятикомнатную квартиру, быстро забеременела и родила бастарда — то есть Алису. Дед был равнодушен ко всем этим интригам — до бабушки он раза четыре разводился и считал, что, если уж его сыну хочется спать с медсестрой, можно простить будущему корифею русского кино минутную слабость.

Но бабка была непримирима.

Она происходила из благородной армянской семьи, где из поколения в поколение женились на своих — на красивых, богатых, с высшим образованием и приданым, и какая-то девка из Омска, медсестра из Русаковской больницы, простушка, которая никак не могла усвоить, что в слове «звонить» ударение делается на второй слог, а кофе — не «оно», а «он», была для нее страшнее рака, страшнее пожара, страшнее бедности. Но пока бабушка думала, что мама — аферистка, она ее хотя бы ненавидела, а когда поняла, что та всего лишь глупая девица, обалдевшая от неожиданного счастья, то совсем перестала ее замечать. Мама и Алиса стали невидимыми для нее. До семи лет бабушка не подавала признаков жизни, но в июне, перед тем как Алисе пойти в школу, вдруг появилась в Аксиньино — на черном дедовом «Мерседесе», в модном черном платье, на шпильках, посмотрела на Алису и сообщила, что решила отдать ребенка в приличную школу. Она подарила мамаше квартиру в обмен на дачу: крошечную, двухкомнатную, в Тушине. Но из Тушина удобно было ездить на Пушкинскую — по прямой на метро двадцать минут. Мамаша по дороге на работу отвозила Алису в школу и забирала ее с продленки. Сначала Алисе в школе понравилось. Но вскоре девочка поняла, что есть она — и есть все остальные. Например, дочки известных режиссеров, дипломатов, актеров, писателей, генералов. Все они учатся в этой отличной школе, некоторые даже остаются на продленку, но большинство забирают домой няни, домработницы, водители, а еще у них у всех модные вещи, компьютеры, вкусная еда, большие квартиры в центре города, а у нее, Алисы, желтый ранец, резиновые сапоги с утятами, пальто в клеточку и шапка с самым уродливым в мире помпоном.

К тому же с матушкой было сложно. Она получала копейки, и у нее не было постоянного мужчины. Из этого следовало, что мать все деньги тратила на тряпки, приходила поздно, а у Алисы на коленях протирались колготы, иногда в квартире появлялся какой-нибудь Дима, который по утрам два часа сидел в туалете… В четырнадцать лет Алиса после школы поехала к бабушке и заявила, что будет жить у нее. Бабушка отрезала: «Ни за что!», но Алиса устроила скандал, и бабушка разрешила оставаться у нее после школы — только не на выходные.

С бабкой у Алисы были странные отношения. С одной стороны, девочка замирала от восторга в этой замечательной квартире, среди картин, антикварной мебели, тяжелых бархатных штор до пола, восхищалась огромной ванной комнатой, библиотекой, домработницей, которую Лиана привезла из Еревана, чистотой, дорогой бабушкиной одеждой, десятками туфель, сумочками, драгоценностями… Но с другой стороны, Алиса понимала, что бабушка ее не любит. Вряд ли она вообще кого-то любила, но Алисе это было неважно — ей-то хотелось, чтобы любили именно ее, чтобы бабушка гладила ее по голове, покупала конфеты, баловала, даже сюсюкала… Но та лишь замечала, что сидеть нужно прямо, не горбиться, говорить хорошо поставленным голосом, уметь правильно улыбаться, не морщить лоб и держать себя с достоинством. В шестнадцать Алиса поняла, что бабушка страшно необразованна. Что касается светских манер — да, тут блеск, бабушку не стыдно было бы представить английской королеве. Но Алиса была уверена, что Лиана даже Чехова не читала, а имена художников — тех, чьи картины висели у них в квартире, знала лишь потому, что эти полотна дорого стоили.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация