Педантов Варя боялась до жути: они заставят ее складывать носки парами, помнить, куда она положила ключи от квартиры, выключать свет в ванной, класть на одно и то же место пульт от телика, уносить грязные чашки на кухню, а не прятать за монитором, они обязательно найдут под кроватью коробки от «Доширака» и использованные салфетки, а в холодильнике остатки борща, который Варя варила три месяца назад… В общем, превратят ее жизнь в ад.
Но так как очень уж сильно переживать было лень, Варя стянула с дивана плед, бросила его на шезлонг, смешала коктейль и устроилась так, чтобы смотреть на реку.
Зрелище было невероятное. Варя немедленно поняла, что деньги могут быть смыслом жизни — если на эти деньги ты покупаешь себе такой вид из окна.
Вся ее жизнь вдруг показалась Варе такой скромной, почти убогой, все достижения, приобретения и цели — ничтожными, мелкими, смешными. Сейчас ее окружала роскошь — настоящая роскошь, а не то, что Варя обычно называла роскошью — платье с распродажи из «Подиума», лампу из антикварного магазина — не шедевр, просто старая лампа, ужин в «Лалуне» — чтобы до отвала.
В этой квартире все было первоклассное: мраморная отделка, мебель из настоящего дерева, пледы из ламы, дорогое-дорогое постельное белье. Но главное, все было таким чистым, свежим, как будто новым, что от этого перехватывало дыхание.
Варя встала, прошлась по террасе, которая была, наверное, чуть меньше палубы «Титаника», заглянула на кухню и открыла двустворчатый холодильник.
«Что лежит в холодильнике миллионера?» — хихикнула она про себя.
В правом отделении были соки, воды и фрукты. Слева Варя обнаружила курицу с рисом, салат из креветок, белужью икру, зеленый суп, разные сыры, невероятное количество колбас и копченого мяса, молоко и йогурты.
Варя положила себе салат из креветок, сыр без плесени, буженину, налила стакан сока и вернулась на террасу. Сытую, укутанную в плед Варю разморило, и она, кое-как перебравшись в гостиную, заснула. «Пожить бы так хоть недельку…» — подумала она, проваливаясь в темноту.
* * *
Лиза любила музеи. В прохладных залах, где стояла старинная мебель, висели полотна старых мастеров и даже воздух казался особенным, ей было удивительно спокойно. Связь времен, уважение к традициям, вещи, которым люди словно отдали душу… Она блаженствовала.
И у Феди дома она ощущала то же самое — благоговение перед стариной, перед историей. Неловкость исчезла — осталось уважение к прекрасным вещам и к человеку, который все это бережно хранил и собирал.
Да! Она мечтала именно о таком мужчине! Не о каком-нибудь выскочке! Ей нужен был мужчина с корнями, с пониманием жизни.
Прабабушка Лизы была дворянкой. Хоть и не особенно богатой, но все-таки благородного происхождения. Прадед умер еще до революции, а прабабка предусмотрительно эмигрировала в Италию, где несколько лет жила с каким-то маркизом. Вместе они прогуляли его наследство, после чего маркиз женился на дочери газетного магната, а прабабушка познакомилась с известным русским художником-графиком и вернулась в Москву. Лизина бабушка была женой влиятельного чиновника из Госстроя, домохозяйкой и счастливой матерью, а мама Лизы, посредственная актриса, вышла замуж за режиссера и всю жизнь провела, разыгрывая домашнюю драму. У бабушки было трое братьев: один — ученый, теперь жил в Англии, второй стал главным редактором политического еженедельника, третий некогда считался одним из лучших кинооператоров «Мосфильма».
Двоюродная тетя Лизы жила в Англии, выйдя замуж за англичанина, двоюродный дядя стал банкиром, а вторая двоюродная тетка имела собственный торговый центр.
В этой большой, дружной, успешной семье Лиза, которая так и не поняла, что ей делать — удачно выйти замуж или взяться за карьеру, — была белой вороной, ее все любили, помогали и волновались о том, как сложится ее жизнь.
Лиза очень гордилась своей семьей, своими предками и раньше часто ходила на Остоженку — смотрела на трехэтажный дом, который некогда принадлежал ее прабабушке. Потом дом снесли, выстроили что-то большое и красивое, но Лиза знала, что она — одна из немногих, кто действительно может похвастаться своей семьей. И больше всего на свете ей хотелось, чтобы семья ее уважала, чтобы ею гордились.
— А где ты раньше жил? — поинтересовалась она, запивая любопытство прохладным белым вином.
— Здесь рядом, на Пречистенке, — лениво ответил Федя. — А до того в Испании, Мексике, Калифорнии и Бейруте.
— Что ты делал в Бейруте? — переспросила Лиза.
— Жил. И работал.
— О! — Лиза выразила недоумение и восхищение. — А это трудно — все время работать в разных местах?
— Я думаю, легко, если хорошо зарабатываешь, — хмыкнул Федя. — Вообще-то во Франции, в Нормандии, у меня основная резиденция. Я ее так чувствую — мой дом. Там спокойно, красиво, неподалеку живет разная богема. Там у меня есть Милен — экономка, две горничные, садовники, охрана.
— А ты сам русский?
— Я сам… не знаю кто. — Он усмехнулся. — Сейчас и не разберешь.
— Ну да… — кивнула Лиза.
— А ты бы хотела жить со мной в Нормандии? — спросил он, откинувшись на стуле.
— Странный вопрос, — мрачно констатировала Лиза. — Мы знакомы без году неделя.
— Ну чисто теоретически, — упрямствовал Федя, — ты бы хотела жить в Нормандии, среди яблоневых садов, в большом загородном доме…
Лиза задумалась.
— Не уверена, — медленно ответила она. — Все-таки город… Знаешь, хоть здесь и суета, и пыль, и грязь, и всякая морока… Я люблю город. Я бы согласилась жить, как ты. И знать, что где-то в Нормандии есть дом. Есть… приют.
— Здорово! — пылко воскликнул Федя. — Мы с тобой похожи. Очень трудно найти человека, который бы уважал кочевую жизнь. Пойдем в гостиную.
В гостиной они устроились перед камином, разожгли огонь, и Лиза погрузилась в истому.
— Ты довольна своей жизнью? — спросил Федя, глядя на пламя.
— Не совсем.
Это был сложный вопрос. С одной стороны, у нее были порядочные сбережения. И она всегда могла выйти за кого-нибудь замуж (в том, что по городу ходят десятки мужчин, желающих вступить с ней в официальные отношения, Лиза не сомневалась). В конце концов, она была известным фотографом.
Но во всем прослеживалась какая-то неустойчивость. Все браки распались — семью она так и не создала. И не была уверена, что готова создать. Ее фотографии покупали, некоторые ими восхищались, но осторожные журналы заказывали снимки только в крайнем случае. Журналы боялись рекламодателей, которым подавай гламур, а Лиза была капризной, не умела подстраиваться. При желании на те деньги, что она зарабатывала съемками, можно было бы прожить, но жить на эти деньги у Лизы не было никакого желания. Жить в одно время с Мадонной, Юлией Тимошенко и Скарлетт Йохансен и при этом быть полуфотографом, полусветской дамочкой, полуженой было как-то несерьезно. Лизе хотелось большего — все вокруг хотят большего. А как этого большего добиться, и вообще что такое это большее, Лиза не понимала.
