– Что ж, наверное, и вам случается ошибаться. Я просто в
себя не могу прийти оттого, что моим соседом был этот мерзавец Кассетти. Что
скажет моя дочь…
Пуаро любезно помог почтенной даме собрать пожитки в сумку и
проводил ее к двери.
– Вы уронили платок, мадам, – окликнул он ее уже у выхода.
Миссис Хаббард посмотрела на протянутый ей крошечный
квадратик батиста.
– Это не мой платок, мистер Пуаро. Мой платок при мне.
– Извините, мадам. Я думал, раз на нем стоит Н – начальная
буква вашей фамилии – Hubbard…
– Любопытное совпадение, но тем не менее платок не мой. На
моих стоят инициалы С.М.Н., и это практичные платки, а не никчемушные парижские
финтифлюшки. Ну что толку в платке, в который и высморкаться нельзя?
И так как никто из мужчин не смог ответить на ее вопрос,
миссис Хаббард торжествующе выплыла из вагона.
Глава 5
Показания шведки
Мсье Бук вертел в руках пуговицу, оставленную миссис
Хаббард.
– Не могу понять, к чему здесь эта пуговица. Уж не означает
ли это, что Пьер Мишель все же замешан в убийстве? – Он замолк, но, так и не
дождавшись ответа от Пуаро, продолжал: – Что вы скажете, мой друг?
– Эта штуковина наталкивает нас на самые разные
предположения, – сказал Пуаро задумчиво. – Но прежде чем обсуждать последние
показания, давайте вызовем шведку. – Он перебрал паспорта, лежавшие на столе. –
А вот и ее паспорт: Грета Ольсон, сорока девяти лет.
Мсье Бук отдал приказание официанту, и вскоре тот привел
пожилую даму с пучком изжелта-седых волос на затылке. В ее длинном добром лице
было что-то овечье. Ее близорукие глаза вглядывались в Пуаро из-за очков, но
никакого беспокойства она не проявляла.
Выяснилось, что она понимает по-французски, и поэтому
разговор решили вести по-французски. Сначала Пуаро спрашивал ее о том, что было
ему уже известно: о ее имени, возрасте, адресе. Потом осведомился о роде ее
занятий.
Она сказала, что работает экономкой в миссионерской школе
неподалеку от Стамбула. По образованию она медсестра.
– Вы, конечно, знаете, что произошло минувшей ночью,
мадемуазель?
– Конечно. Это было ужасно! И американская дама говорит, что
убийца был у нее в купе.
– Насколько я понимаю, мадемуазель, вы последняя видели
убитого живым?
– Не знаю. Вполне возможно. Я по ошибке открыла дверь в его
купе. Мне было стыдно – такая неловкость!
– Вы его видели?
– Да, он читал книгу. Я тут же извинилась и ушла.
– Он вам что-нибудь сказал?
Достопочтенная дама залилась краской:
– Он засмеялся и что-то сказал. Я не разобрала, что именно.
– Что вы делали потом, мадемуазель? – спросил Пуаро,
тактично переменив тему.
– Я пошла к американской даме, миссис Хаббард, попросить у
нее аспирина, и она дала мне таблетку.
– Она вас просила посмотреть, задвинута ли на засов дверь,
смежная с купе мистера Рэтчетта?
– Да.
– Засов был задвинут?
– Да.
– Что вы делали потом?
– Вернулась в свое купе, приняла аспирин, легла.
– Когда это было?
– Я легла без пяти одиннадцать. Перед тем как завести часы,
я взглянула на циферблат, вот почему я могу сказать точно.
– Вы быстро уснули?
– Не очень. У меня перестала болеть голова, но я еще
некоторое время лежала без сна.
– Когда вы уснули, поезд уже стоял?
– По-моему, нет. Мне кажется, когда я начала засыпать, мы
остановились на какой-то станции.
– Это были Виньковцы. А теперь скажите, мадемуазель, какое
ваше купе – вот это? – И Пуаро ткнул пальцем в план.
– Да, это.
– Вы занимаете верхнюю полку или нижнюю?
– Нижнюю. Место десятое.
– У вас есть соседка?
– Да, мсье, молодая англичанка. Очень милая и любезная. Она
едет из Багдада.
– После того как поезд отошел от Виньковцов, она выходила из
купе?
– Нет, это я знаю точно.
– Откуда вы знаете, ведь вы спали?
– У меня очень чуткий сон. Я просыпаюсь от любого шороха.
Чтобы выйти, ей пришлось бы спуститься с верхней полки, и я бы обязательно
проснулась.
– А вы сами выходили из купе?
– Только утром.
– У вас есть красное шелковое кимоно, мадемуазель?
– Что за странный вопрос? У меня очень практичный
трикотажный халат.
– А у вашей соседки, мисс Дебенхэм? Вы не можете сказать,
какого цвета ее халат?
– Лиловый бурнус без рукавов, такие продаются на Востоке.
Пуаро кивнул.
– Куда вы едете? В отпуск? – перешел он на дружеский тон.
– Да, в отпуск домой. Но сначала я заеду на недельку в
Лозанну – навестить сестру.
– Будьте любезны, напишите адрес вашей сестры и ее фамилию.
– С удовольствием. – Она написала на листке бумаги,
протянутом ей Пуаро, фамилию и адрес сестры.
– Вы бывали в Америке, мадемуазель?
– Нет. Правда, я чуть было не поехала туда. Я должна была
сопровождать одну больную даму, но в последний момент поездку отменили, и я
очень об этом сожалела. Американцы – хорошие люди. Они жертвуют много денег на
больницы и школы. И очень практичные.
– Скажите, вы не слышали в свое время о похищении ребенка
Армстронгов?
– Нет, а что?
Пуаро изложил обстоятельства дела. Грета Ольсон была
возмущена. Седой пучок на ее затылке подпрыгивал от негодования.
– Просто не верится, что бывают такие злые люди. Это
испытание нашей веры. Бедная мать! У меня сердце разрывается от жалости к ней.
Добрая шведка пошла к выходу, щеки ее пылали, в глазах
стояли слезы.
Пуаро что-то деловито писал на листке бумаги.
– Что вы там пишете, мой друг? – спросил мсье Бук.
