– Мимоходом он сунул кинжал в умывальную сумочку миссис
Хаббард. Сам того не подозревая, он обронил в купе пуговицу с формы проводника.
Затем вышел из купе и пошел по коридору. Заметив пустое купе, он поспешно
скинул форму проводника, сунул ее в чужой сундук и через несколько минут,
переодетый в свой обычный костюм, сошел с поезда прямо перед его отправлением
через ту же дверь рядом с вагоном-рестораном.
У пассажиров вырвался дружный вздох облегчения.
– А как быть с часами? – спросил мистер Хардман.
– Вот часы-то все и объясняют. Мистер Рэтчетт забыл
перевести их на час назад, как ему следовало бы сделать в Царьброде. Часы его
по-прежнему показывают восточноевропейское время, а оно на час опережает
среднеевропейское. А следовательно, мистера Рэтчетта убили в четверть первого,
а не в четверть второго.
– Это объяснение никуда не годится! – закричал мсье Бук. – А
чей голос ответил проводнику из купе Рэтчетта в двенадцать тридцать семь, как
вы это объясните? Говорить мог только Рэтчетт или его убийца.
– Необязательно. Это могло быть… ну, скажем… какое-то третье
лицо. Предположим, что человек этот приходит к Рэтчетту поговорить и видит, что
он мертв. Нажимает кнопку, чтобы вызвать проводника, но тут у него, как
говорится, душа падает в пятки, он пугается, что его обвинят в преступлении, и
отвечает так, как если бы это говорил Рэтчетт.
– Возможно, – неохотно признал мсье Бук.
Пуаро посмотрел на миссис Хаббард:
– Вы что-то хотели сказать, мадам?
– Я и сама не знаю, что я хотела сказать. А как вы думаете,
я тоже могла забыть перевести часы?
– Нет, мадам. Я полагаю, вы слышали сквозь сон, как этот
человек прошел через ваше купе, а позже вам приснилось, что у вас кто-то в
купе, и вы вскочили и вызвали проводника.
– Вполне возможно, – согласилась миссис Хаббард.
Княгиня Драгомирова пристально посмотрела на Пуаро:
– А как вы объясните показания моей горничной, мсье?
– Очень просто, мадам. Ваша горничная опознала ваш платок. И
очень неловко старалась вас выгородить. Она действительно встретила человека в
форме проводника, только гораздо раньше, в Виньковцах. Но сказала нам, что
видела его часом позже, полагая, что тем самым обеспечивает вас стопроцентным
алиби.
Княгиня кивнула:
– Вы все предусмотрели, мсье. Я… я восхищаюсь вами.
Наступило молчание. Но тут доктор Константин так хватил
кулаком по столу, что все чуть не подскочили.
– Нет, нет, нет и нет! – закричал он. – Ваше объяснение
никуда не годится! В нем тысяча пробелов. Преступление было совершено иначе, и
мсье Пуаро это отлично знает.
Пуаро взглянул на него с интересом.
– Вижу, – сказал он, – что мне придется изложить и мою
вторую версию. Но не отказывайтесь от первой столь поспешно. Возможно, позже вы
с ней согласитесь.
Он снова обратился к аудитории:
– Есть и вторая версия этого преступления. Вот как я к ней
пришел. Выслушав все показания, я расположился поудобней, закрыл глаза и стал
думать. Некоторые детали показались мне достойными внимания. Я перечислил их
моим коллегам. Кое-какие из них я уже объяснил – такие, как жирное пятно на
паспорте, и другие. Поэтому я займусь оставшимися. Первостепенную важность,
по-моему, представляет замечание, которым обменялся со мной мсье Бук, когда мы
сидели в ресторане на следующий день по отъезде из Стамбула. Он сказал мне:
«Какая пестрая компания!» – имея в виду, что здесь собрались представители
самых разных классов и национальностей.
Я с ним согласился, однако позже, припомнив это его
замечание, попытался представить: а где еще могло собраться такое пестрое
общество? И ответил себе – только в Америке. Только в Америке могут собраться
под одной крышей люди самых разных национальностей: итальянец-шофер, английская
гувернантка, нянька-шведка, горничная-француженка и так далее. И это натолкнуло
меня на мою систему «догадок»: то есть подобно тому, как режиссер распределяет
роли, я стал подбирать каждому из пассажиров подходящую для него роль в
трагедии семейства Армстронг. Такой метод оказался плодотворным.
Перебрав в уме еще раз показания пассажиров, я пришел к
весьма любопытным результатам. Для начала возьмем показания мистера Маккуина.
Первая беседа с ним не вызвала у меня никаких подозрений. Но во время второй он
обронил небезынтересную фразу. Я сообщил ему, что мы нашли записку, в которой
упоминается о деле Армстронгов. Он сказал: «А разве…» – осекся и, помолчав,
добавил: «Ну это самое… неужели старик поступил так опрометчиво?…»
Но я почувствовал, что он перестроился на ходу. Предположим,
он хотел сказать: «А разве ее не сожгли?» Следовательно, Маккуин знал и о
записке, и о том, что ее сожгли, или, говоря другими словами, он был убийцей
или пособником убийцы. С этим все.
Перейдем к лакею. Он сказал, что его хозяин в поезде обычно
принимал на ночь снотворное. Возможно, что и так. Но разве стал бы Рэтчетт
принимать снотворное вчера? Под подушкой у него мы нашли пистолет, а значит,
Рэтчетт был встревожен и собирался бодрствовать. Следовательно, и это ложь. Так
что если он и принял наркотик, то лишь сам того не ведая. Но кто мог подсыпать
ему снотворное? Только Маккуин или лакей.
Теперь перейдем к показаниям мистера Хардмана. Сведения,
которые он сообщил о себе, показались мне достоверными, но методы, которыми он
собирался охранять жизнь мистера Рэтчетта, были по меньшей мере нелепыми.
Имелся только один надежный способ защитить Рэтчетта –
провести ночь в его купе или где-нибудь в другом месте, откуда можно следить за
дверью в его купе. Из показаний Хардмана выяснилось лишь одно: Рэтчетта не мог
убить пассажир никакого другого вагона. Значит, круг замкнулся – убийцу
предстояло искать среди пассажиров вагона Стамбул – Кале. Весьма любопытный и
загадочный факт, поэтому я решил чуть погодя еще подумать над ним.
Вы все, наверное, знаете, что я случайно подслушал разговор
между мисс Дебенхэм и полковником Арбэтнотом. Я обратил внимание, что полковник
звал ее Мэри и, судя по всему, был с ней хорошо знаком. Но ведь мне
представляли дело так, будто полковник познакомился с мисс Дебенхэм всего
несколько дней назад, а я хорошо знаю англичан этого типа. Такой человек, даже
если бы он и влюбился с первого взгляда, долго бы ухаживал за девушкой и не
стал бы торопить события. Из чего я заключил, что полковник и мисс Дебенхэм на
самом деле хорошо знакомы, но по каким-то причинам притворяются, будто едва
знают друг друга.
Перейдем теперь к следующему свидетелю. Миссис Хаббард
рассказала нам, что из постели ей не было видно, задвинут засов на двери, ведущей
в соседнее купе, или нет, и она попросила мисс Ольсон проверить это. Так вот,
утверждение ее было бы верно, если бы она занимала купе номер два, четыре,
двенадцать – словом, любое четное купе, потому что в них засов действительно
проходит под дверной ручкой, тогда как в нечетных купе, и, в частности, в купе
номер три, засов проходит над ручкой, и поэтому умывальная сумочка никак не
может его заслонить. Из чего я не мог не сделать вывод, что такого случая не
было, а значит, миссис Хаббард его выдумала.
