Андрей поспешил за ней.
— Маша… — ныл он. — Ну поехали, пообедаем… Маш, это буря в стакане воды… Маш…
— Ладно, пригласи меня на ужин! — смилостивилась она.
Все, что было вчера, вся эта бредятина у астролога, казалось ей дурным сном, после которого просыпаешься в поту, с тяжелой головой и испорченным настроением. Как она в это вляпалась?! Что это за модные психозы: астрологи, медитация, тибетские монахи… Одна ее знакомая ездила несколько лет назад в настоящий тибетский монастырь, а потом с восторгом рассказывала, что ее поселили в пещеру, где по ночам ползали змеи, скорпионы и еще какая-то мерзость, и эта подруга была очень довольна, просто счастлива!
Люди сходят с ума толпами, и она, Маша, вместе с ними!
Просто эта дура — Вера — накаркала вчера, и сегодня она, Маша, подсознательно готовилась к аварии — вот и подставила бок клуше с силиконом вместо мозгов! Все просто и ясно! Так что к зря потраченным двум сотням евро надо добавить моральный ущерб от общения с идиоткой, которая только и умеет, что ногтем в три сантиметра тыкать в клавиши телефона со стразами; с гаишниками, которые делали ставки на то, кто больше заплатит (тот и прав) — тот, кто врезался, или тот, в кого врезались; с полным отморозком из страховой компании, который вообще не понял, что ему надо делать.
И еще эта свихнувшаяся личная жизнь — то Артем, то Витя, вот теперь Андрей, и про Васю забывать не стоит! Конечно, это здорово — быть в центре внимания, но все настолько сикось-накось, что уж лучше бы она на расстоянии любила Колина Фаррела, чем все это…
Ладно! Она просто поедет ужинать — раз уж ее приглашают, поест суши, поиздевается над Андреем — это будет справедливым возмездием, и вернется домой — спать в гордом одиночестве.
В ресторане Маша выпила вина и решила, что от еще одного секса с Андреем мир не рухнет — тем более, ей было так хорошо! Без причины — и это было самое страшное. Потому что когда тебе с мужчиной хорошо просто так, когда вы десять минут произносите лишь: «Это божественно!» — «Дай попробовать!», значит, тут нечто особенное, и тебе опять кажется, что твой Единственный — это не фантастика, что бывает Большая Любовь — прямо у нас, в этой жизни, не в Нормандии и не в Калифорнии, а у нас, здесь, на проспекте Мира или на Войковской, и у тебя роман-бестселлер, и ты — героиня, а герой — прямо как описывают: мужественный, сильный, с чувством юмора…
Но, с другой стороны, это значит, что если он не Единственный, то ты опять будешь месяц ходить с грязной головой, слушать песню «911» — «помогите, у меня разбито сердце!» в исполнении Мери Джей Блидж и Вайклифа Джина и перечитывать биографию Марии Каллас. И твое сердце сжимается — и от радости, и от страха, и ты боишься причинить себе боль, но так не хочется об этом думать, потому что ты уже снова на игле — ты влюблена, и все будет потом: рассуждения, что любовь — это болезнь, что это наркотик, и будут клятвы никогда не влюбляться — а потом амнистия: не влюбляться в негодяев, а потом тебе уже кажется, что без негодяев жизнь такая пресная, что у других — бытовуха, а у тебя — мелодрама…
Маша иногда признавалась себе, что превратила жизнь в экстремальный спорт: сколько раз ей разбивали сердце, а она все так же стремилась к вершинам — покорять, укрощать, потом снова гипс, кома, наркоз, но едва приходишь в себя — и горы зовут…
Из ресторана Маша вышла с ощущением какого-то особенного восторга — в подсознании она держала (хоть сама бы себе и не призналась) историю Веры — даже не историю, а скорее версию, и от этого остро чувствовала мгновение: может, завтра рухнет мир, но сегодня, сегодня-то мы наслаждаемся, сегодня мы влюблены, счастливы и удача подмигивает нам!
Все-таки даже если это и чушь собачья, приятно, когда от тебя зависит судьба мира…
Но уже потом, когда Андрей притушил сигарету, включил телевизор и мгновенно заснул — так они вымотались, Маша скуксилась. Ее мучила необъяснимая тревога — на душе было беспокойно, и очень хотелось прямо сейчас получить ответы на все свои вопросы. Маша затушила сигарету в кадке с елочкой — свинство, конечно, — глубоко вдохнула пропитанный хвоей воздух, вернулась в комнату и задумчиво посмотрела на спящего Андрея.
Оделась, вышла за ворота, посмотрела номер дома и название улицы, позвонила в службу такси, заказала машину и где-то через час осторожно прикрыла дверь и села в «Волгу».
В четыре часа ночи она подъехала к особняку, попросила таксиста подождать пару минут, прошла по дорожке и нажала на звонок. Казалось, что раздалась пожарная тревога, — так тихо было в квартале. Маша уже даже решила удрать — как дурочка из переулочка: позвонила и спряталась — ха-ха-ха, как смешно… Но дверь немедленно открылась.
Вера уставилась на Машу. Маша уставилась на Веру.
— Заходи, — пригласила хозяйка.
— Сейчас, машину отпущу… — промямлила гостья.
Конечно, это было просто нелепо — завалиться поздно ночью в дом практически незнакомого человека, который не просто человек, а, твою мать, астролог — говоря по-русски, гадалка, и эта гадалка наговорила ей вчера такое, что впору психиатричку вызывать… Но в этом и был кураж. А Машу трудно причислить к людям, которые откажутся от захватывающего, идиотского, бессмысленного приключения — если у них есть хоть малейший шанс в него ввязаться.
В конце концов, это ведь когда-то она села в машину к четырем мужикам, когда часа в три ночи поссорилась со своим парнем, — а ехать ей было нужно из Чертаново в центр, и она еще им всю дорогу рассказывала, какие мужчины — сволочи, и что она не позволит ни одному подонку почувствовать себя хозяином положения… А когда они где-то в районе Чистых прудов спросили: «Ну, ты это, где живешь-то?», Маша вдруг на них посмотрела — слезы уже высохли, и поняла, что сидит в джипе с четырьмя наемными убийцами с внешностью боксера Валуева, пискнула и почти на ходу — на повороте — выскочила из машины и бежала до Петровского бульвара, где и поймала такси…
Вернувшись в дом, Маша обнаружила, что Вера ждет ее в другой комнате — видимо, гостиной, так как тут было много диванов и кресел, телевизор и большой круглый стол — прямо как у классиков — под бархатным абажуром с бахромой. На столе стояло красивое блюдо с закусками, в вазочках Маша заметила орешки, печенье и конфеты, в большом чайнике заваривался чай — от него шло тепло, а в бокалы уже было налито вино.
— Я просто не могу в это поверить, — заявила Маша, жадно отпивая вино. Для этого разговора ей уж точно понадобится расторможенное сознание. — Только для того, чтобы отказаться от мысли, что ты вымогательница и психопатка, понадобится несколько лет.
— А я тебе помогу, — усмехнулась Вера. — Мы ведь все в глубине души хотим чуда, так? Разве в детстве мы не мечтали полетать на метле, найти волшебное кольцо с огромным рубином, вернуться в далекое, лет на триста, прошлое или заглянуть в будущее? Мы и верим, и не верим в жизнь после смерти, в предсказания Ванги, в силу разума Мессинга — в то, что мы называем мистикой, чудом. Верим — потому что ничего не остается, как верить, так как понять, откуда мы, что такое наша планета и зачем нужен космос — невозможно. Не верим, потому что нам кажется, что мир к нам жесток и несправедлив.
