Трио с каким-то странным, затаенным любопытством смотрело на нее — словно ожидали чего-то особенного. Маша встала со стола и прямо так, голая, подошла к зеркалу. Ну да, это она, Маша. Хотя… Маша смотрела и смотрела, и никак не могла понять, кого видит перед собой. «Я сошла с ума?» — как-то даже весело подумала она.
Сто процентов — это ее лицо. Ничего не изменилось. Нос, рот, глаза на месте. Но… Был какой-то флер, какое-то выражение, что-то иное… Маша словно смотрела на себя глазами человека, который не видел ее лет десять, — и вот он вроде узнал, но не может найти знакомое выражение лица, прическу, какие-то привычные черточки… Появилось нечто новое — и этим новым была она сама.
Чтобы проверить догадку, Маша обернулась к женщинам и внимательно их оглядела.
Мариша. Да, на первый взгляд, стильная женщина лет шестидесяти в хорошей физической форме. Но сквозь все это Маша увидела многие годы — лет двести страстной, утомительной, на износ работы; жизнь, прожитую с ошибками, разочарованиями, с победами и головокружительным успехом, страсти, которые раздирали душу на части, и страсти, которые поднимали ее к небесам… Это было красиво. Это было уродливо. Это было страшно, и это окрыляло.
Вера. Довольно забавная, романтичная, талантливая и мудрая ведьма, которая нарочно не хочет относиться ни к себе, ни к магии, ни к мужчинам, ни к чему-либо на свете всерьез. Ее это устраивает, но она уже чувствует, что легкомыслие — не лучший способ самозащиты.
— Она нас читает… — прошептала Марина Георгиевна.
— Ты нас читаешь? — тоже шепотом спросила Вера.
Маша лишь пожала плечами.
Она вышла из кабинета и открыла большое окно. У нее чуть не подогнулись колени — извне на Машу буквально обрушился шквал запахов, звуков и настроений. Она чувствовала чье-то отчаяние. Ощущала грусть. Издалека доносилась радость — кажется, радость влюбленной женщины. В запахе травы она ощущала покой. В аромате цветов — возбуждение. В далеком-далеком шиповнике — некоторую сентиментальность. Там, за окном, был обычный мир — Маша не начала читать мысли, видеть сквозь стены или что-то еще в этом роде, но мир все же изменился. Она воспринимала его как ведьма.
В некотором шоке Маша присела на кожаный диван. Она поняла, почему у нее не останется старых друзей и почему она не сможет больше работать в обычном мире. Во всем проявился истинный смысл, а в некоторых вещах смысла не было вообще. Это было нелегкое знание — с этим еще предстояло справиться, но она уже чувствовала упоение и знала, что полюбит эту новую жизнь.
Глава 15
Мариша и банщица остались, а Маша с Верой вышли на улицу и пошли к машине. Маша отставала, шла медленно, втягивала носом запахи и чувствовала, что замечает очень странные вещи — например, следы. Вот след нервной женщины средних лет, которая изо всех сил изображает спокойствие и благодушие, но внутри у нее все кипит — и она сама не знает, что делать — разрыдаться или броситься на кого-нибудь с криками. Может, эта женщина всю ночь будет рыдать над «Мадам Бовари» — истерически, оплакивая собственные неудачи, а может, разругается с соседями из-за того, что у них слишком громко играет радио.
Вот след мужчины, которого скоро бросит жена, потому что он никак не может найти работу. Пока он перебивается извозом, и его страшно раздражают пассажиры, которые не знают, что раньше он работал заместителем директора в фирме у своего друга, но друг закрыл фирму, и теперь он никак не может найти работу заместителя директора в другом месте — а на меньшее он не согласен, но по профессии он — сантехник, и никто даже не пытается оценить его способности к управлению людьми. И они еще возмущаются, что нельзя курить в машине, и просят включить свое любимое радио… А жена дома — вовсе не хозяйка, посуду не моет — она ведь теперь глава семьи, но и он тоже не моет — он ведь мужик…
А вот след влюбленных, которые уже нахватались коньяку и собирались упиться до положения риз — от счастья, от того, что оно сыпалось на них через край, и они не знали, что с этим делать, потому что ни секс, ни кино, ни коньяк в принципе не могли усмирить эту радость — без повода, просто потому, что жизнь прекрасна, и они прекрасны — по отдельности, а вместе — они целая галактика… Молодые — лет двадцати, почти без денег — но наплевать, если не хватит на метро, — пешком дойдем, главное — вместе, вместе навсегда…
Город дышал всеми этими людьми, вдыхая их боль и радость, выдыхая зависть и восторг, город пел, а ему аккомпанировали брехливые помоечные собаки, машины, электропровода, шум поездов, грохот трамваев — и тут главное было услышать эту мелодию, поэзию.
И Маша поняла, что всегда-всегда для нее звучала эта музыка, всегда в ней было что-то особенное — какая-то рана, которая обостряла чувствительность и заставляла ощущать жизнь так, что не понять здоровому обывателю, в котором нет этого и мучительного, и приторного страдания, что делает звуки громче, краски — ярче, а жизнь наполняет особенным драматизмом, когда ты не просто гражданка, сотрудница, подруга, жена, или мать, а — героиня какого-то собственного внутреннего романа, который развивается в режиме реального времени.
— Знаешь… — она нагнала Веру. — Я смогу…
— Да? — растерялась та.
— Будь уверена, — кивнула Маша.
— Отлично! — улыбнулась Вера. — Тогда я покажу тебе твою новую жизнь.
Они сели в машину и медленно поехали по ночной Москве.
Новенькая трешка «БМВ»-кабриолет со свистом рассекала город. Несмотря на то что ночи были прохладные, Маша задыхалась — она даже испугалась, почувствовав, что ступни и ладони стали сухими и горячими — вот-вот потрескаются, и лицо пылало… Вера, заметив, что подруга пытается чуть ли не по пояс высунуться в окно, опустила крышу, и холодный воздух выплеснулся на Машу. Она чувствовала, как он остужает разгоряченное тело, проникает глубоко под кожу и насыщает его прохладой, она обнималась с ветром, раскидывала руки и бормотала что-то про себя, какие-то смешные присказки, в которых благодарила ветер за то, что он есть, обещала ценить его и любить — и, конечно, это было бы глупо, если бы Маша так остро не чувствовала стихию — мощь, которая способна ласкать, а способна и разрушать, уносить жизни, быть жестокой и несправедливой. И ветер отозвался — он принес звуки и запахи далеких стран, принес влажный, тяжелый, невыносимый для городского жителя аромат джунглей, когда от соцветий кружится голова, а от влаги нечем дышать, он принес запах бразильской проститутки — с горьковато-приторным оттенком дешевого кокаина и налетом пряной, дешевой еды, принес запах холодного, неприветливого моря, по которому стучал дождь, запах старой парижской квартиры, в которой было все, кроме жизни, — дорогая мебель, старинные полотна, камин, отделанный мрамором, — но в этой квартире умирал богатый старик, который так и не принял смерть, несмотря на боль, несмотря на мучения — он не смирился, не повернулся к свету, он был зол и терзал усталую сиделку; принес запах секса — потных молодых тел, которые любят друг друга, несмотря на запах горячего асфальта, любят, несмотря на то что ночь не приносит облегчения — жар идет не сверху, а снизу, когда город отдает тепло, полученное от солнца… Маша даже слышала звуки — ветер шептал, она еще не разбирала слов, но уже знала, что ветер — ее друг, что он все ей нашепчет, что он иногда будет кричать, бушевать, но они поймут друг друга…
