Когда Вера остановила машину, Маша с удивлением посмотрела на нее — не узнала, не поняла, в чем дело, но скоро уже влилась в шум вечеринки, хотя даже не заметила, как попала в клуб.
Маша смотрела на людей и видела маски. Вон тот молодой человек уверен, что ему все по плечу, он наслаждается мгновением, так как чувствует (но не понимает), что мгновение продлится недолго, что завтра у него ни с того ни с сего испортится настроение и станет странно тяжело в груди, что заставит его задуматься о сердечном приступе — но это будет приступ иного рода, приступ тоски, и все вдруг покажется ему бессмысленным, и этого он испугается больше всего, и, возможно, если хватит мужества, даже пойдет к психотерапевту — уж поверьте, самому лучшему, но посещение не даст ему облегчения, потому что ведь это так незаслуженно — столь тяжело работать и получить за это депрессию. Он будет все больше развлекаться, будет все более жесток с женщинами, и ему начнет казаться, что делая другим больно, он отдает свою боль, но это ошибка — и его рана станет болеть все больше и больше, и тогда…
Маша не захотела думать, что же «тогда», и переключилась на девушку, которая выглядела, как обычная стерва эконом-класса, девушка, разбившая пару сердец и получившая за это «Рено» и квартирку в Давыдкове, но внутри у этой девушки Маша увидела страх — жуткий, первобытный страх потеряться в этом огромном, несправедливом, жестоком мире, замерзнуть, оголодать… Маша увидела, что она искала защиту — и не находила, так как ни мужчины, ни деньги, ни ценности не могли ее насытить, не могли накормить этот страх, которому она потакала.
Маша в недоумении смотрела на всех этих людей и не могла относиться к ним так, как привыкла — она была выше, видела их насквозь, замечала все, что они прятали — и часто сами от себя, и ей было их жалко, и каждому хотелось объяснить всю правду, раскрыть глаза, стать их Мессией…
— Есть сумасшедшие, которые не берут за это деньги, — произнесла Вера, чем вывела подругу из транса. — Говорят — грех. Но это, конечно, чушь. Мы не боги. Мы можем им помочь, если они сами хотят принять эту помощь. А они знают, что ничто не дается бесплатно, даже любовь. Хотя и на этот счет есть определенные иллюзии. Но за любовь тоже надо платить — вниманием, заботой, собой… Все это ты либо стараешься объяснить, либо плюешь на все и делаешь то, что они просят.
— Ох… — вздохнула Маша.
— Да уж! — Вера развела руками. — Ладно, поехали к нашим.
— Куда? — крикнула Маша ей вслед, но голос растворился в грохоте и гаме.
Наконец они притащились в какой-то унылый квартал на Белорусской, где ничто не напоминало, что ты находишься в центре города. Железная дорога, темная узкая улица без освещения. Маша петляла по закоулкам, пока они не очутились практически на пустыре, где стоял один-единственный дом, который некогда был административным зданием местного значения: трехэтажная постройка грязно-желтого цвета, окна заколочены досками, во дворе — бомжатник. Вера подошла к перекошенной двери, обитой ржавым железом, положила руку на замочную скважину, и тут дверь медленно открылась, обдав девушек теплом и музыкой. Маша переступила порог и чуть было не закричала — это было новое, непривычное ощущение другого мира. Мира, в котором нет уныния, боли, отчаяния, мира, в котором чувства на пределе, мира, в котором дорога каждая секунда — потому что это и есть жизнь, мира, в котором ты — свободна. Свободна! От глупых человеческих страстей, от непонимания самой себя, от предрассудков, от мужчин, от страха — всего этого не было, была только жизнь со всеми ее возможностями и радостями. И Маша уверенно вошла в это новое, потому что все здесь казалось понятным и знакомым.
К ним подскочила хорошенькая ведьмочка с пепельными волосами — она набросилась на Веру и принялась ее упрекать за то, что та давно здесь не была.
— Мы после Броккена так тут зажигали! — похвасталась она и принялась рассказывать о каких-то знакомых, которых Маша, понятно, не знала.
Она огляделась и заметила, что зал выглядит как мечта любого гота. В каждой стене было три высоких, в два этажа, и узких, не больше полутора метров, камина. Высокое пламя плевалось искрами, которые летали по залу и пеплом оседали на головах. Черный пол сверкал как зеркало, а стены напоминали хрустальные друзы. Потолок, несмотря на то что здание построили самое раннее в пятидесятых, был сводчатый, а своды затянула какая-то сомнительная паутина. На галереях, которые находились где-то между вторым и третьим этажом, зажигали полуобнаженные девушки и молодые люди — разумеется, в латексе и всяких там ошейниках. Но публика в клубе подобралась разношерстная — были и типичные, все в черном, готические персонажи, были и мужчины в костюмах, были вполне заурядные личности в джинсах и майках.
— У меня был секс с вампиром! — воскликнула ведьмочка, подруга Веры, и Маша взглянула на нее повнимательнее.
Ведьмочка была не так проста, как сперва ей показалось — она скрывала какую-то тайну, какой-то позор, и скрывала так глубоко, что Маша никак не могла до этого докопаться. Только Маша решила, что она что-то прощупала, как ведьмочка уставилась на нее и завопила:
— Ты что делаешь? Что за хамство!
Глаза у нее сверкнули нехорошим, красным огнем, зубы оскалились, она сделала шаг вперед, но тут на нее набросилась Вера, уговаривая:
— Успокойся! Она новенькая! Всего час, как с нами! Она не знала!..
Гнев постепенно утих, ведьмочка успокоилась, но все-таки пригрозила:
— Никогда не читай своих! Можешь нарваться на неприятности. У всех есть тайны, и не думай, что ты настолько умная, что тебе позволят их узнать.
Вера потрепала Машу по плечу и посоветовала:
— Иди прогуляйся. Успокойся, выпей чего-нибудь.
И Маша пошла. Она пробиралась сквозь толпу и пьянела на ходу — от накала чувств, от неприкрытой сексуальности, от восторга, которым, не скупясь, делились друг с другом… Это было лучше, чем секс, это было круче, чем успех, — это было совершенно непередаваемое ощущение полной и острой радости жизни. Маша останавливалась, двигалась в такт музыке, кто-то ее обнимал, она чувствовала чьи-то горячие губы у себя на волосах, ее поддерживали мускулистые мужские руки, прижимались тела, а она все шла куда-то, и ей было все равно куда — главное, находиться в движении, не останавливаться. Кто-то угостил ее коктейлем — стаканы оставляли прямо в воздухе, на расстоянии вытянутой руки, там же дымились сигареты в пепельницах, плавали чьи-то зажигалки — и Маша воспарила. Ее подхватили и подбросили в воздух — сама не понимая как, она зависала на несколько секунд и падала вниз. И вдруг с потолка обрушился ливень, и зал взорвался — все визжали от восторга, подпрыгивали, обнимались, а на полу воды уже было по колено, и все упали на пол и стали, как дети, барахтаться в лужах, брызгаться и хохотать. Вдруг дождь прошел, подул теплый ветер, включились какие-то центрифуги, и все кинулись к бару, чтобы в перерыве выпить и перекусить. Маша, кажется, уже всем сообщила, что она — новенькая, чем особенно вдохновила двух молодых людей, брюнетов с дредами, которые довольно прозрачно намекали, что не прочь заняться с ней сексом, и, кажется, обещали, что секс будет отличный.
