— Нет! — завопила она. — Что происходит?
— Я стою на беговой дорожке…
— Андрей, что с нами происходит? — уточнила Маша. — Такое впечатление, будто ты от меня скрываешься…
— Маша, давай встретимся и поговорим, как…
— Хорошо! — рявкнула она. — Где спортзал? Я приеду!
Через полчаса она бросила машину в районе Октябрьской и ворвалась в кафе. Андрей тихо-мирно ел кабачковые оладьи и выглядел так, словно и не собирался встречаться с девушкой ради сомнительного удовольствия — выяснения отношений.
— Итак! — Маша устроилась напротив и сложила руки.
— Хочешь оладий? — предложил он.
— Нет! Пока ты мне не друг, и я не преломлю с тобой хлеб! — заявила она.
Он уставился на нее и расхохотался. Не весело, а так — осторожно, чтобы скрыть истинные чувства.
— Андрей, я не поняла — ты меня избегаешь? — Маша взяла быка за рога.
— Маша… — он вытер рот салфеткой и откинулся на стуле.
— Андрей! — она наклонилась к нему и горячо зашептала: — Только не надо насиловать мне мозг — я взрослая девочка, я все вижу. Что-то не так — и я хочу знать — что именно.
— Ладно! — он сверкнул глазами, и это Машу насторожило. — Ты мне нравишься, мне с тобой хорошо, но, поверь, я тоже взрослый человек, и мне столько раз нравились девушки, столько раз мне было хорошо, а потом все заканчивалось истериками и мыслями о том, что лучше бы всего этого не было! Маша! Ты меня бросила, потом снова появилась — я не устоял, и ты снова начинаешь пропадать, я ничего не понимаю в твоей жизни, ты ведешь себя так, что можно подумать — то ли ты спишь с баскетбольной командой, то ли работаешь на ЦРУ… — он схватил ее за руку. — Ты мне очень нравишься, больше, чем нравишься, но я не верю тебе, как ни больно мне в этом признаваться.
— А ты не думал, что совершаешь ошибку? — спросила Маша. — Вдруг я — твоя единственная?..
— Маш, я не знаю… — он развел руками. — Ты делаешь мне больно.
— Ясно, — она кивнула. — Значит, мы расстаемся?
— Маша, дай мне время подумать! Я не знаю…
— Ладно, — она поднялась со стула. — Я все поняла…
— Постой! — забеспокоился Андрей.
— Андрей, мне тоже надо подумать! — отрезала Маша и быстро ушла.
Это было так больно! Ужасно хотелось плакать, но не хотелось никому показывать эту боль — они не поймут, может, кто-то даже ее пожалеет, а эта такая боль, которой не нужна жалость — вообще ничего не нужно, потому что только одно может помочь — он. Навсегда. И чтобы говорил, как он ее любит, чтобы чувствовать его руки и прижиматься к его телу — спасаться от всего мира в его объятиях, и чтобы все это — только для нее.
Дыхания не хватало, мир расползался на части — двоился и троился, как отражение в воде, и Маша шла, пошатываясь, а он все не бежал ей вслед…
Это было отвратительно. Это было невыносимо.
Маша села в машину и кое-как — два раза чуть не подрезала какие-то машины — доехала до дома. И только в лифте полились слезы — горячие тяжелые слезы, слезы, в которых было столько разочарования, что они были густые, как клей.
Дуня и Ксюша бросились к ней, и только в гостиной она наконец взвыла:
— Мы расстались! — и упала лицом в диван, всхлипывая и рыдая.
Девочки сидели рядом, гладили ее, утешали, но все это было извне, а внутри кто-то царапал ее когтями.
Наконец Маша поняла, что Ксюша подсовывает ей телефон. Маша хлюпнула носом, сказала: «Алло» — в надежде, что это Андрей одумался, и услышала бодрый голос Веры:
— Все, что я могу сделать, — устроить тебе прощальную вечеринку, — сообщила та.
Маша покосилась на подруг, ушла в ванную, отсморкалась и спросила:
— Ты меня уже хоронишь?
— Маша…
— Ты что, гадала? — ужаснулась Маша.
— Нет! На всякий случай! Вдруг что случится, и чем тебе запомнится последний день на земле?
— Тем, что меня бросил Андрей, — призналась Маша.
— Вот видишь! — обрадовалась Вера. — А тут я — вся такая праздничная!.. Кстати, это будет загородная вечеринка, у меня на даче.
— То есть в том доме, где мы с тобой были? — уточнила Маша.
— Ага.
— И я приглашаю кого хочу?
— Ага. А я организую веселье.
Маша помолчала.
— Странная ты какая женщина! — с чувством произнесла она. — То ведешь себя как гадина и предатель, то как настоящий друг!
— Парадокс, — согласилась Вера.
— Слушай, а это не подвох? — насторожилась Маша.
— Откуда в попе алмазы? — усмехнулась Вера.
— Ладно… — согласилась Маша. — Терять мне нечего, кроме ума и совести, так что давай, подруга, работай.
— Сбор в десять, — предупредила Вера и отключилась.
Маша, Ксюша и Дуня обзвонили всех-всех-всех, помылись, оделись и решили, раз уж пошла такая пьянка, — вызывать такси. Это ведь шикарно — на дачу на такси!
Приехали к десяти и никого не обнаружили. Сердце у Маши выдало шикарный хук слева и остановилось. Девушки растерянно озирались, пока Ксюша не закричала:
— Сюда! Ой, мы дуры! Здесь, здесь!
Дуня и Маша забежали за угол и увидели, что вдоль дорожки стоят маленькие синие свечки, которые ведут вниз с обрыва к воде. Подруги спустились и заметили небольшую яхту, поднялись на борт, и оказалось, что на палубе накрыт шикарный стол, стоят широченные полосатые диваны, а у столика с винами дежурит официант — а кроме того, развалившись на диванах, потягивают коктейли Вера, Марина, Варя и Оля. Яхта тронулась, они сели за стол и жадно (сказалось похмелье, благодаря которому естественные человеческие чувства проснулись лишь к вечеру) набросились на еду.
— Ой, как вкусно, как замечательно, я об этом весь день мечтала — просто не догадывалась, спасибо маме, папе и господу богу за то, что у меня такие друзья! — заголосила Дуня, отложив вилку.
— Давайте за это выпьем… — томно произнесла Марина, у которой от обжорства скосились глаза.
Они выпили, и еще выпили — какого-то сумасшедшего белого вина, от которого брал кураж и делалось так весело, что тянуло на неведомые подвиги, на жгучую любовь и хотелось думать, что жизнь — сплошное приключение.
— Я сегодня Лешу видела, — объявила Марина. — Забыла у него коралловую камею, а он такой: «Молодец, что вернулась! Правильное решение! Я знал, что ты одумаешься! Кстати, ты хлеба не купила? Может, сходишь?» И, понимаете, я смотрю на него и просто не узнаю! Какой-то бледненький, щупленький, противный, с такой наглой рожей, на которой написано — в миллиграммах, сколько и чего он не доливает клиентам!.. И меня такой ужас обуял… — она рассмеялась. — Что я как руками замахала: «Чур меня! — кричу. — Чур!» Ха-ха-ха! Кажется, даже его пробрало! Обиделся, представляете?
