Маша с готовностью отложила работу и преданно заглянула Насте в глаза.
— Я сомневаюсь, — лаконично ответила она.
— Вообще или в частности?
— Для какой аудитории этот фильм? — поинтересовалась помощница.
— Бл… да для любой! — рассвирепела Настя.
Что за идиотские вопросы?
— Настя, прости, но ведь я нужна тебе для того, чтобы лезть под руку и ворчать, — ласково улыбнулась Маша. — Просто мне кажется, здесь слишком много размышлений и мало действия.
— Как это мало действия?!
— Нет интриги, — гнула свое Маша. — У героя то одна женщина, то другая, но это, собственно, и все.
— Охренеть! — всплеснула руками Настя. — Интригу мы придумаем.
— Ты помнишь «Женскую собственность» с Хабенским? — добивала ее Маша. Сапогами в печень.
— Нет! — буркнула Настя, недовольная тем, что эта въедливая паршивка зародила у нее сомнения.
— Книга хорошая… отличная, но книга — это книга, а кино — это кино, — выдала гениальную мысль Маша.
— Ты мне это говоришь? — ухмыльнулась Настя.
Маша благоразумно промолчала.
Настя вскочила, поискала сумку на другом конце комнаты, вернулась к столу, поставила колено на кресло, перегнулась — кресло развернулось и скинуло Настю. Она ударилась головой о тумбочку, выругалась, как пьяный электрик, нашла сумку, схватила за ручку, сумка перевернулась, за что Настя пнула ее ногой, подобрала сигареты и прикурила с фильтра.
— Черт! — Она выкинула сигарету в окно и взяла новую. — Думай, Маша, думай! Нам нужна железная интрига.
— А может, ну его?.. — поморщилась Маша.
— Ты уволена, — сообщила Настя и пошла курить на кухню.
С Машей обиженная Настя старалась не разговаривать. Ей было страшно. А вдруг Маша права? Вдруг она, Настя, просто сочинила себе этого писателя, Автора, придумала легенду?
— Миш! — закричала она на издателя, которому хватило мужества заикнуться о вызове со второй линии. — Ты Гранкина читал?
Тот подтвердил.
— Это кино?
Миша задумался.
— Ки… — он помедлил. — Но. Но! Сюжета мало.
— Но в принципе? Это успех?
— Вполне, — заверил Миша, как-то слишком спокойно.
— Гриш, ты прочитал или что? — режиссера она разбудила, но не вняла его нытью.
— Да… — покрякивая и постанывая, отозвался Виккерс.
— Тебе нравится?
— Офигенно!
— Гриш, ты читал?
— Настя, ну ты понимаешь…
— Гриша, твою мать, кто ты такой на… чтобы сценарии не читать, Бог, что ли, …твою за ногу? — разоралась Настя, заранее зная, что Гриша сейчас привяжется к ключевому слову «сценарий» и забормочет, что все зависит от режиссера, актеров, бла-бла-бла.
Гриша прочитал за ночь. И позвонил, скотина, в восемь утра. Звонок вытащил Настю из пренеприятной дремы, замутненной успокоительным, которое она приняла в три часа ночи, разволновавшись почти до истерики.
— Супер, — резюмировал Гриша.
— Ты уверен? — сонно прошелестела Настя, у которой от возбуждения и резкого подъема трепыхалось сердце.
— А чего это мне не быть уверенным? — возмутился Гриша.
Настя с трубкой ушла на кухню, попила водички и более или менее внятно изложила сомнения Маши.
— Маша — с Уралмаша! — негодовал Гриша.
Он ее успокоил. Гриша был хитренький — не погружался в мутные воды «кино не для всех», но и брезговал откровенно коммерческими проектами, то есть откровенно коммерческими продюсерами, которые не давали развернуться, выкручивали руки и боялись, что зритель не поймет.
Гришу отличали премиями, лаврами и пафосными рецензиями в «Афише», что делало его, с точки зрения Насти, авторитетным товарищем.
Настя на несколько дней арестовала Гришу, приковав его к своему рабочему столу, — вместе они наваляли достойный сюжет, который не страшно было показать капризному писателю.
И поехали к Гранкину в гости.
Максим жил у Гали — временно, пока у него на Чистых прудах шел ремонт. Поэтому тащиться пришлось в Медведково.
В трехкомнатной квартире было слишком много подвесных потолков, синего ламината — наверное, Галя чувствовала себя одновременно Тельмой и Луизой, когда отчаялась на этот шаг — синий пол и отделка под кирпич. Квартира казалась нежилой — так мало здесь было разнообразия, вкуса и уюта.
Недаром Леночка сказала, что Галю чуть инсульт не разбил, когда она увидела Настину спальню: балдахин из сочной мексиканской ткани, черная шкура на полу, непальские маски на стенах и картины известного художника Бруя.
Максим принимал в комнате, где стоял купленный нарочно для переезда к Гале компьютерный стол, кресло на колесиках и диван из «ИКЕА» — знаменитый синий диван ценою в две тысячи рублей.
Галя ощутимо гордилась апартаментами — видимо, эта обстановка была вехой в ее богатой событиями жизни, и все подчеркивала, что шторы приехали из Италии, а кухня — из Финляндии.
Где-то через полчаса Гриша попросил чаю, и Галя с крестьянской прямолинейностью притащила три кружки чая и шесть кусков сахара.
— К чаю у нас есть что-нибудь? — поинтересовался Максим.
Галя притащила «юбилейное» печенье и соевые батончики.
— Торт съели? — намекнул Гранкин.
— Сейчас посмотрю, — с недовольством ответила жена.
Она все-таки донесла до них початую коробку шоколада «Линдт» и остатки фруктового торта. Как мило. Беспокоится, наверное, чтобы Настя с Гришей не проглотили слишком много калорий.
Максима, впрочем, поведение жены не смутило. Он что, идиот?
Или, может, один из тех творцов, что живут на страницах собственных романов, а по жизни продвигаются вслепую, на ощупь?
А Галя, типа, бультерьер-поводырь. Держит руку на пульсе. Дышит в затылок. Она что, не понимает, что мешает, сидя за спиной на стуле?
Максим читал, перечитывал, спрашивал, выслушивал пояснения, кивал, но ничего толком не сказал.
— Вы хотите, чтобы я писал сценарий? — с оттенком ужаса спросил он.
— Ну… — Настя пожала плечами. — Есть варианты.
— Какие?
— А вы готовы к работе?
Максим задумался.
— Не могу сейчас ответить.
«А если я тебя ударю по голове этим вот подносом, может, решение просто выскочит наружу?» — подумала Настя.
— Мы можем нанять сценариста, который сделает черновую работу, а вы напишете диалоги и внесете поправки, — предложила Настя.
