И вот наконец Саша столкнулась с этим таинственным господином.
Это был мужчина лет тридцати пяти, высокий, крепкий, загорелый. Синие джинсы, короткое черное пальто, кольцо из белого золота с ониксом.
– Он мужественный! – описывала его Саша. – Понимаешь? Самец в хорошем смысле слова. Очень вежливый.
– Красивый? – спросила я.
Саша закатила глаза и вздохнула.
Позже я поняла – у нее слабость к красивым мужчинам. Даже Миша был хорош собой. Это трудно было заметить – сначала ты сталкиваешься с его корпоративными ценностями, чуть позже – с элегантным опозданием появляются энциклопедические знания, потом – Оксфорд, а он сам, Миша, забегает лишь на минутку, как хлопотливая хозяйка, которая не успевает поесть в заботе о гостях.
Он был высокий, спортивный, с приятными русыми волосами и ухоженной кожей.
– Вам какой этаж? – спросил сосед, когда они с Сашей столкнулась в лифте.
– А вы тот самый мистер икс с шестого этажа, который год ремонт над нами вел?! – воскликнула Саша.
Она призналась, что одно присутствие этого мужчины делает ее женственной и сумасбродной.
Тот кивнул.
– Я клянусь тебе, он похож на Хью Джекмана! – Саша сложила ладони на груди. – У него такие руки…
– Как грабли? – поддела ее я.
– Как грабли! – с восторгом согласилась Саша.
Он любезно пригласил ее посмотреть квартиру. По-соседски.
Саша, разумеется, не отказалась. У нее даже разыгралась фантазия. «Не хотите ли взглянуть на эскиз Пикассо? Он в спальне…»
Но сосед, увы, отличался старосветской галантностью.
Звали его Сергей – и отчего-то это приводило Сашу в восторг. Она уверяла, что никому так не идет имя Сергей.
Квартира ей приглянулась. Саша вздохнула с облегчением – она бы не пережила дурной вкус, пошлость.
Саше очень нравилось, что Сергей взрослый, с хорошими манерами, крупный, брутальный.
– В нем можно спрятаться, – говорила она.
Пока Сергей угощал Сашу вином, она дрожала от страсти, разрывалась между приличиями и желанием на него броситься. Но Сергей, как настоящий мужчина, управлял процессом.
Многим кажется, особенно в двадцать лет, что мужчина только и думает о том, как бы уложить девушку в постель. Мы судим по сверстникам, для которых любовь – это секс. Но для взрослых мужчин отношения, чувства – это не просто секс, это узнавание, ухаживание, предвкушение. Для взрослых мужчин, которые повзрослели – не для тех, кто так и остался в последнем классе школы на двадцать пятый год.
Сергей и не собирался торопиться.
Саша выползла от него охмелевшая и ошарашенная. Она тихо, на цыпочках, поднялась на последний, девятый этаж, закурила и приложила лоб к холодному и пыльному окну.
Ей хотелось вернуться и заорать:
– Возьми меня!
Вместо этого она выкурила пять сигарет подряд, потом пошла за коньяком, так и не добравшись до родителей.
Она нарисовала очень женственную коллекцию, с широкими пышными юбками, с мечтой о временах, когда девушки выставляли напоказ свою беззащитность. И получила неуд.
– Почему?! – бросилась разъяренная Саша на преподавательницу.
Во-первых, Елена Николаевна считала Сашу мямлей.
Во-вторых, она благоволила только подлизам и тем бездарностями, которые учились ради оценок, а не для того, чтобы конструировать хорошую одежду.
– Это неоригинально, – важно заявила Елена Николаевна, не обратившая внимания на костры в глазах Саши. Так же на этих кострах она не заметила себя – ее уже мертвое, угоревшее тело облизывали языки пламени. – Милая моя, все это уже много раз было. Мы здесь вас учим, чтобы вы придумывали что-то новое. Все надо переделать. Нет идеи.
– Новое? – прошипела змея Саша. Она вырвала из кучи работ эскизы одного из фаворитов Елены Николаевны. – Вот это? А кто будет носить это новое? Вы? Это что, атомная электростанция или пальто?!
– Вы что себе… – перепугалась учительница, которая никогда не чувствовала своего авторитета, а лишь прикрывалась властью, возложенной на нее преподавательским саном.
– Вы еще можете со мной договориться! – прикрикнула на нее Саша. – Я подаю жалобу, пишу во все газеты, всем показываю эти мешки для трупов… – она ткнула пальцем в стопку эскизов, и те разлетелись. – Ректору и всем будете объяснять, почему у меня неуд! Или же вы мне ставите «пять» и мы расходимся мирно!
Саша не соображала, что говорит. Она была в бешенстве. Но в большом теле Елены Николаевны скрывалась крошечная, жалкая душонка – недомерыш, головастик, и она испугалась. Не столько угроз – она их не поняла, сколько ярости ученицы.
Она поставила ей «пять». И всегда потом ставила «отлично», хоть и ненавидела Сашу даже после того, как та окончила Академию.
Позже Саша, правда, до того испугалась собственной храбрости, что ее с полчаса рвало в туалете, а руки тряслись еще пару дней.
Саша так любила Сергея, что накурилась как-то в семь утра, перед занятиями.
В таком состоянии ее и застал Никита. Он ждал ее рядом со входом в Академию. Саша еще не отошла от переезда на метро – после травки, которую даже от нее прятал Миша (это была его единственная слабость), все казалось ей другим. Она шла в темных очках, по узкой тропинке памяти, которая вела ее в институт. По обе стороны тропинки были высоченные бетонные стены. Мир за ними казался страшным. Сашу высадили на незнакомой планете и бросили с водяным пистолетом, тюбиком картофельного пюре и запасом кислорода на десять минут.
– Прет, – поздоровалась она с Никитой.
– Саш, надо поговорить, – сказал он. – У тебя есть время?
– Кнешно, – кивнула Саша.
– Тебе надо на лекцию?
– Видимо, нет.
Саша уже забыла, для чего она здесь – и тут вдруг мысль о холодной аудитории, о занятиях, о других людях бросилась на нее с кастетом на сжатом кулаке.
Никита отвез ее в кафе. Саша накинулась на еду.
– …Я о многом думал и понял, что был не прав, – старался Никита. – Я не умею по-другому. Я никогда не сделаю тебе больно. Я эгоист. Я такой.
– Я-я-я! – неожиданно воскликнула Саша. – А обо мне ты подумал?
Если очень много съесть, травка отпускает. Саша вернулась. Но еще не совсем оправилась от отсутствия гравитации в чужих ей космических пространствах.
– Да не о чем нам с тобой говорить, Никита! – психанула она и ушла.
Я приехала к Никите – меня испугал его голос. Ему было плохо. Он заболел, у него снова открылась язва, но больше всего меня пугало, что он не понимает, что происходит. Он прежде не знал, что это такое – страдать от неразделенной любви.
