– Вы хоть о чем-то разговариваете? – интересовалась я.
– О чем-то, конечно, разговариваем, – кивала Саша. – О ерунде. Не помню.
– Тебе хорошо?
– Мне первый раз в жизни так хорошо! Я ничего от него не хочу, он ничего от меня не требует – просто удивительно! Ни ссор, ни сомнений…
Потом вдруг случилось все самое страшное.
Отец Саши сломал позвоночник.
Двоюродного брата Саши, отщепенца и семейное проклятие, посадили в тюрьму за хранение и употребление наркотиков.
У тетки, матери отщепенца, обнаружили рак крови. Бороться с болезнью она не хотела.
Теткин муж заявил родственникам: «Идите к черту!» и завел молоденькую любовницу, свою ученицу. К тому же он сказал, что не собирается выкупать сына из тюрьмы, заметив, что это будет тому хорошим уроком.
Все сходили с ума.
Саша охладела к сексу.
Никита впервые приехал к ней домой. Саша, как береза осенние листья, сбросила пять килограммов и стояла на пороге серая, прозрачная, безжизненная.
Никита сварил ей суп. Неделю он возил ее по судам, адвокатам и врачам.
– Это что-то значит? – спрашивала она меня. – Я должна быть ему благодарна?
– Сашка, ну откуда же я знаю… – Я гладила ее по голове. – А что, не хочется?
– Мы чужие люди, – лежа у меня на коленях, пожимала она плечами.
– И папа еще! – восклицала Саша. – Ну почему он сломал позвоночник именно сейчас? У мамы едет крыша. Она мечется между ним и тетей Раей, скоро сама сляжет…
Никита часто оставался у Саши. Ночью он лежал в кровати с ноутбуком, поглаживая Сашу, если та стонала во сне. Он вытирал ей мокрую от пота шею и проветривал комнату. Заставлял ее есть.
– Он ведет себя как мой муж, – жаловалась Саша.
– Ну и что? Человек тебе, между прочим, помогает.
– Зачем?!
– Может, ты ему нравишься! – возмутилась я. – Ты что, во всем ищешь подвох?
– Нет. Просто мы так не договаривались.
Когда я ходила к психотерапевту, то жаловалась на бывшего мужа, с которым мы сложно расходились. Рассказывала, почему не могла с ним жить.
– Он не понимает… – говорила я.
– Он не понимает… – повторяла я.
– Он не понимает! – трясло меня от злости.
– Вы с ним об этом договорились? – спросила меня психотерапевт.
Я уставилась на тетку в полном недоумении. О чем договорились? Мы встретились и полюбили друг друга. Все.
И я вдруг поняла, что это большая ошибка – требовать понимания от человека, который не знает, чего ты от него хочешь. И еще я поняла, что брачный договор с миллионом пунктов – это скорее символический документ, в котором ты рассказываешь партнеру о том, как ты хочешь с ним жить.
К тридцати трем годам понимаешь, что обо всем нужно заранее договариваться. Не надеяться на его интуицию, чувствительность и прочие глупости, которыми ты оправдываешь свою нерешительность, а заявить о своих желаниях вслух, прямо.
Но большинство людей живет надеждой, что все сложится само по себе. Саша точно не относилась к их числу – она во всем любила определенность, особенно после истории с Олегом.
– Спроси Никиту, – посоветовала я.
– Спрошу, – пообещала Саша.
Никита признался, что давно уже не относится к Саше, как только к партнеру по сексу. Просто он не хочет торопить события, не хочет ее спугнуть.
Саша растрогалась.
Она почти согласилась с тем, что Никита – красивый, иногда любезный, заботливый и пусть не эрудит, но ум его остер, и с ним бывает смешно.
Саша не стремилась к тому, чтобы дома ее кто-то ждал, но иногда вдруг приятно, когда ты возвращаешься и кричишь: «Я пришла!» – а к тебе навстречу выбегают, и целуют, и говорят, что есть булочки с корицей и последний фильм Коэнов.
Она смягчилась.
Но Никита все равно оставался тайной, которую знала только я.
– Ты его стесняешься? – недоумевала я.
Саша смутилась.
– Ну-у… Я бы это так не назвала. Он другой.
– Другой, да. Но я же его не стеснялась, когда мы дружили.
– Ты с ним дружила. А я с ним… – Саша задумалась.
– И что? Все будут думать, что старая корова Саша отчаялась и подобрала себе кого попроще?
– Может, будут! – Саше явно не хотелось углубляться в эту тему. – А что? Помнишь, у Наташи был Антон с автомойкой? Что ты сама говорила?
– Слушай, этот Антон… – поморщилась я.
– И дело не в том, что мне стыдно, – перебила она меня. – А в том, что он очень простой парень. Когда есть секс, углы сглаживаются. Но вот мы куда-то пойдем, там не будет секса, и он ляпнет какую-нибудь глупость, скажет, что не понимает черный квадрат Малевича… Тебе ясна моя мысль?
– Ясна.
Я не знала, что сказать Саше, которая была в несколько раз умнее меня. И мне даже не хотелось устыдить ее за высокомерие, потому что она отчасти была права: не зря она много думала, много читала – точно не ради того, чтобы ее мужчина чувствовал себя иностранцем в кругу ее знакомых.
Знаете, к психиатрам люди обращаются с одинаковыми признаками: хроническая усталость, бессонница, приступы страха, но за схожими расстройствами скрываются не похожие друг на друга истории.
У каждого своя причина быть несчастным. И счастливым.
Одна из самых известных мне красивых пар была счастлива около полугода потому, что мужчина любил женщину такой, какой она была пять лет назад, какой он ее помнил до рождения ребенка и развода с наркоманом, а она была ему благодарна за то, что он увел ее от мужа.
Это была такая любовь!.. Конечно, они расстались врагами.
Другая известная мне девушка так стремилась осуществить свой идеал – прекрасную свадьбу с богатым и красивым молодым человеком, что так и не поняла, за кого вышла замуж, а он никогда не сопротивлялся, если женщина настаивала на своем – поначалу девушка считала это плюсом, но позже она встретилась с его мамой.
Потом все эти люди удивляются тому, во что превратилась их жизнь.
Когда люди близки настолько, что каждый день спят в одной кровати, их жизнь либо становится в два раза лучше, либо ухудшается день ото дня.
Ты делаешь всего один неверный шаг – казалось бы, ты далеко не ушел, все еще можно исправить, но бабочка уже взмахнула крыльями – и мир изменился.
И ты упрямо твердишь: «Мне это нужно, потому что я этого хочу!», но не всегда нам нужно то, чего очень хочется.
Иногда даже покупка машины превращается в испытание – повсюду мерещатся злоумышленники, тебе режут покрышки, когда ты оказался на своем «Мерседесе» в три часа ночи на чужой парковке в районе, где не принято подавлять в себе классовую ненависть.
