Драматург расхохотался.
Бабушка тоже.
– Ладно, в таком случае угощу вас домашними цукатами, – сказала она.
Они тогда сидели у Полины Яковлевны до темноты. Ели цукаты, слушали, как бабушка и драматург спорят, как он кричит на нее, как она на него… На ужин бабушка положила им по куску торта и по бутерброду, взяв слово, что они не скажут об этом взрослым, а потом драматург развез их по домам на своей машине.
– Классная у тебя бабка, – заявил Андрей приятелю. – Чем она занимается?
– Она редактор по сценариям, – ответил тот. – Я у нее Михалкова видел. И Кончаловского. И Данелию. Он рядом живет. А еще у нее дом в Переделкине, но она там почти не бывает, она на море отдыхает.
Андрей пришел домой в таком состоянии, словно видел зеленых человечков. Его бабушка со стороны матери тоже обзывала его засранцем, но ее он боялся и недолюбливал. А с этой, грозной и скандальной, было здорово.
Тогда он первый раз в жизни, в двенадцать лет, задумался над тем, что есть просто люди, а есть особенные люди, которых любишь, даже когда они делают тебе больно. Потому что их нельзя не любить.
И его всегда удивляло то, что на бумаге он, Андрей Панов, был замечательным человеком: небедным, щедрым, активным, веселым – но его никто не любил, если не считать Даши, да и то лишь потому, что на большее у нее не хватало воображения.
Иногда ему казалось, что он – с другой планеты, и все это знают, и как бы он ни старался стать как человек, думать, как человек, чувствовать, как человек – ничего у него не получится.
У его приятеля – предателя Сергея – были обаяние золотого мальчика, легкость и уверенность любимого сыночка, который – вот неожиданность! – выбился в люди, стал большим человеком, но, разумеется, если бы сыночек утирал по клубам кокаиновые сопли, его бы еще больше любили, потому что он бы тогда был жертвой, бедненьким, несчастненьким, беспомощным малышом.
Мачеха с годами в нем будто разочаровалась – и Андрею от этого было очень больно. Отец его поддерживал, но, похоже, несколько подустал от амбиций сына и от того непонимания, что образовалось между ними. Мать все еще причисляла себя к лику святых, чем страшно выматывала окружающих.
Некому было погладить его по голове, сказать «мой маленький» – и он сам был в этом виноват.
Андрей вспомнил, как давным-давно, когда он только перешел на пятый курс Плехановского, он поехал в Крым с друзьями, и они провели там долгий жаркий август. Было вино, были девушки, была трава… и он ощущал себя эдаким старожилом, который всех знает, с которым здороваются хозяева ресторанов и продавщицы под утро отпускают в долг мадеру.
Однажды вечером, часов в девять, он шел по набережной и встретил девушку. Она тащила чемодан, а из сумки у нее торчала бутылка вина. Девушка сказала, что потеряла бумажку с адресом и телефоном человека, у которого должна остановиться, и что она надеется встретить его здесь. Андрей знал хозяина дома, отвел к нему новую знакомую, а потом они три дня загорали, любили друг друга и разговаривали.
Они мечтали, и это пьянило больше, чем коньяк. Они решали, что сделают со ста миллионами долларов, которые заработают, и в какие страны поедут, и с кем из знаменитых актеров, писателей и певцов познакомятся.
Андрей влюбился в нее потому, что она умела грезить, придумывать сказки и верить в них, какой бы ни была жизнь на самом деле. Он хотел проникнуть в нее, в ее плоть, в ее душу, забраться в ее голову и увидеть, как совершенно там все устроено.
Последний день, когда его друзья не вылезали из моря, пили с утра, танцевали во всех клубах города, они с Верой провели в комнате – душной, жаркой, спрятанной от посторонних взглядов старым каштаном, и мылись вместе в уличном душе, в теплой, нагретой солнцем воде, и Андрею казалось, что его любовь глубже, чем море, ярче, чем солнце, и что никогда не будет осени.
Он часто ее вспоминал и представлял, кем стала эта девушка, которая не верила в непреодолимые препятствия, в то, что жизнь разочаровывает. Может, она наркоманка. Может, вышла замуж и муж оберегает ее от невзгод. Может, работает секретаршаей в каком-нибудь офисе и бережет свой маленький придуманный мир.
И еще он думал о том, сколько мужчин не могут ее забыть. И с горечью вспоминал о том, что боль расставания была такой сильной, что самое лучшее в своей жизни переживание он пренебрежительно назвал животной страстью, скомкал, порвал и выкинул в помойку.
Позвонила Алина.
– Ты что, псих? – спросила она.
– Может быть, – ответил он.
– Надо встретиться.
– Ну-у… Давай в среду…
– Сейчас! – прикрикнула Алина. – Я стою у тебя под дверью.
– А меня нету дома!
– Андрей!
И он поплелся открывать.
Алина, как всегда, была хороша. Обтягивающие джинсы, шелковый топ, стильные очки с дымчатыми зеленоватыми стеклами.
Алина прошла в гостиную, Андрей поплелся за ней.
– Какие планы? – поинтересовалась она, словно за тем только и приехала.
– Ну, хотел поужинать…
– Ой, давай, я такая голодная! – обрадовалась Алина.
– Я вообще-то собирался заказать пиццу.
Лицо у нее вытянулось.
– Н-да… – она теребила прядь волос.
– Короче, на тебя заказывать? – Андрей начал злиться. Она что, пришла его критиковать?
– Мне с креветками, – Алина, казалось, смирилась с незавидной участью.
Когда Андрей повесил трубку, она вся подтянулась и сказала:
– Андрей, у тебя, случайно, нет депрессии?
– А что, похоже? – усмехнулся он.
– Вообще-то, да, – кивнула Алина.
– Наверное, есть…
– И что ты делаешь?
Вопрос его удивил.
– Я… – он смутился. – Ну, не знаю… Думаю. Курю траву.
– А ты не пробовал обратиться к специалисту? К психоаналитику?
– Пробовал. Не помогло.
– Может, был плохой врач? – настаивала Алина.
– Хороший. Как его… Кропивницкий.
– Лев Соломонович? – воскликнула Алина. – Надо же! Я тоже к нему хожу!
Андрей похолодел. Вот черт! Как же он мог так проколоться?! Кропивницкого ему посоветовала она, Алина, в той, прошлой, жизни. Она же не будет выяснять, был он у психоаналитика или нет?
– Ты не понимаешь. Психоанализ – это процесс. Нельзя вот так прийти и сказать – решите за меня, сделайте чудо. Да, это трудно, долго, подчас мучительно, но работает… – бубнила она, пока он ее не прервал:
– Алина, спасибо большое, ты говоришь правильные слова… Но скажи, зачем тебе это нужно?
– Что?
– Зачем ты обо мне заботишься? Ты от меня чего-то хочешь? Или ты меня безумно любишь?
