Наташа, телеведущая, 38 лет: «Мне становится грустно, когда я думаю о том, что в мире произойдет что-то значительное, а я этого не увижу. Я верующая, но мы ведь не знаем, что будет там, куда уходят наши души. Люди не видят призраков, призраки, наверное, не видят людей. А человечество ведь ждут великие открытия… Грустно».
Костя, автомеханик, 41 год: «Да что-то я не думал об этом. То есть я один раз попал в аварию, меня по кускам собирали… Но я не думал о смерти. Открыл глаза – жив. Ну, в гипсе весь, зато жив. То есть был момент, когда в меня „Пассат“ врезался – ну, решил, все! Конец. Испугаться, правда, не успел. А так как-то не думаю о том, что умру, и все такое… Когда-нибудь это произойдет, но зачем вот сейчас-то себя накручивать?»
Алена, политолог, 47 лет: «Если я чего и боюсь, так это немощи. Я видела, как тетя моей подруги много лет умирала – у нее была редкая болезнь… не помню точно, как называется, но очень редкая, и она не лечится, так вот – у нее постепенно отмирала нервная система, она просто ничего не чувствовала, не могла пошевелить ни рукой, ни ногой… Причем муж, из-за которого, как мы все думаем, все это и произошло – ну, на нервной почве, просто ее ненавидел, воды не мог принести без мата… Это очень и очень страшно. Тут просто молить о смерти станешь».
Он смотрел на черное ночное море, на огни прибрежных городов и думал о том, что же за парень был этот Андрей Панов.
Несчастный парень. Который не жил своей жизнью. Человек, который так давно принял решение «соответствовать», «доказать всем», что и понятия не имел о собственных желаниях.
Он ничего по-настоящему не хотел – потому что его не существовало.
Был человек, который перемешал несколько расхожих штампов, разбавил их стереотипами – и решил, что этот коктейль в один замечательный миг сделает его счастливым.
Он всегда хотел умереть. Потому что не любил жизнь.
И сейчас, несмотря на попытки убедить себя в том, что это неверно, что так нельзя, Андрей был готов к смерти. Он не любил этот мир, а мир не любил его – пришло время им расстаться.
Было немного грустно и обидно за то, что жизнь не оказалась даром, которому можно радоваться, не глядя дареному коню в зубы. Андрей завидовал людям, счастливым лишь потому, что все в этом мире доставляет им радость.
Он улыбался, хорошо выглядел, смеялся, любил женщин, болел за футбол, отмечал успехи, но все это было притворством.
Андрей размышлял о том, что хорошо бы заснуть в этом спальном мешке и не проснуться. Умереть, последний раз увидев закат.
Это было бы красиво.
Но он заснул – с недопитой бутылкой текилы в руке – и проснулся ранним утром.
Искупался в море, протрезвел, позавтракал какой-то дрянью в единственном местном кафе, погрелся на солнышке и отправился домой, в Москву.
Дверь была заперта. Маше он не дозвонился. Поел в баре, после чего додумался переждать у Славы Якута.
У Славы гремела музыка, но долго не открывали. Наконец, дверь распахнулась – и Андрей не поверил своим глазам.
На пороге стояла Катя. Она кое-как замоталась в полотенце, с головы у нее текла вода.
– При… вет… – пролепетал Андрей.
– Ой, – сказала Катя. – Ну, заходи, ты чего…
– Что ты… – начал было Андрей, но потерял дар речи.
– Сейчас я… Голову вытру… Подожди! – суетилась Катя.
Она убежала в ванную, а Панов сел на диван и задумался. Это сон?
Катя вернулась спустя четверть часа.
– Ты с дороги? Хочешь помыться? – спросила она.
Андрей ответил ей тяжелым взглядом.
– Так! – воскликнула она. – Спокойствие! Сейчас я все объясню. Выпить хочешь? – Андрей кивнул. Катя разлила в стаканы бурбон и села напротив Панова. – Андрей, спасибо тебе большое!
– За что? – удивился он.
– Ты изменил всю мою жизнь, – сказала она, поплотнее укутываясь в халат. – Честно. Я до сих пор ничего не понимаю, но… В общем, я как-то неожиданно рассталась с этим своим… – Катя определенно волновалась.
– Ну, я понял.
– У меня два дня голова кружилась! Я не понимала, что я, зачем я и где я вообще. А потом решила поговорить с тобой. Я помнила что-то насчет баранок и Якута, посмотрела в Интернете и все-таки нашла, но ты уже уехал. У меня было такое состояние, как от наркотиков, ну и вот так вышло… В общем, я встречаюсь со Славой. Точнее, я у него живу.
– И… тебе нравится?
– Мне очень, очень нравится! – Катя вскочила с дивана и принялась ходить по комнате. – Я, правда, пока ничего не понимаю, но чувствую себя такой живой!
– Везет, – усмехнулся Андрей.
– Что?
– Да ничего… Это здорово, Кать. Честно. У тебя, кстати, есть ключи от моей квартиры?
– Ой, не знаю! Но ты можешь принять душ и поспать, если хочешь… – Катя запнулась. – И это все? Ты мне больше ничего не скажешь?
Панов задумался.
– Я в шоке! – воскликнул он. – Прости, я… Наверное, надо было по-другому реагировать… Катя! Черт! Я очень рад. Я просто поверить не могу… тому, как я рад. Тебе хорошо? Ты счастлива?
– Очень! – Катя расцвела. – Это… Сама не верю! У меня как будто три сердца и две пары легких – я дышу! Все такое… громкое, яркое, прекрасное! Честное слово. Андрей, спасибо! Без тебя бы ничего не было!
– Да ладно тебе… Я же пистолет у твоей головы не держал…
– Не знаю, что бы я без тебя делала! – повторила Катя. – Я так закопалась в своих проблемах, а ты был так… честен…
– Груб?
– Может, но главное – честен. Я не могла больше так жить, услышав правду. Не знаю, почему, но это сработало. Самой странно.
– Да ладно тебе! Ты все сделала сама. Ты молодец!
Когда было покончено со взаимными восторгами, Андрей помылся и поспал, а потом вернулся Якут, и Маша вернулась, и они все пили бурбон, и Слава обнимал Катю, а та смотрела на него похотливо, и Маша смущалась, а Андрей так напился, что все происходящее казалось ему телевизионным реалити-шоу.
Маша, кажется, тащила его домой, а у него заплетались ноги, и он плакал.
Андрей никогда не плакал. Не потому, что был мужественным и сдержанным, а потому, что он не умел любить, страдать, сочувствовать, жалеть – отчасти, потому что ему казалось, будто его никто не любит, отчасти потому, что жизнь представлялась ему совершенно бессмысленной.
Он заплакал, наверное, первый раз за десять лет – и ему понравилось.
Андрей плакал обо всем сразу – о том, что жизнь не удалась, о том, что она так бесславно закончилась, обо всех упущенных возможностях и о тех годах, что он провел словно в забытьи.
И первый раз он узнал, что плакать можно не тогда, когда больно, не когда ты слаб, а когда ты прощаешься с тем, что тебе вовсе не дорого. И ты не знаешь, что чувствуешь – горе, радость, тоску, восторг… ты просто чувствуешь – и этого достаточно.
