– Катя… – он потрепал ее волосы. – Успокойся. Ты делаешь мне больно.
– Ага… – всхлипывала Катя. – Прости… Просто грустно все это…
– Что поделать? – Андрей развел руками.
Он вернулся домой в подавленном настроении.
Маша читала.
– Здорово, что у тебя здесь нет телевизора! – воскликнула она. – Оказывается, я столько времени тратила на эту телемуру!
– Маша… – Андрей сел рядом, обнял ее. – Давай поговорим.
Маша ждала.
– Что мы будем делать? – спросил он.
– Ты насчет Кати? – уточнила она.
– Что? – Андрей опешил.
– Да я все давно поняла, – сдержанно, но не без истерических ноток в голосе призналась Маша.
– Ээ… Ну… Ты умница.
– И что?
– Я не знаю что, – Андрей покачал головой.
– Ты хочешь… к ней? А Слава?
– Не знаю. А ты чего хочешь?
– Андрей… – Маша сглотнула. – Ты сейчас решишь, что я – шантажистка… Я просто скажу тебе, чего я хочу. Я не настаиваю. Просто это моя точка зрения.
Андрей смотрел на нее, пока Маша наливала себе воды, пила, вытирала губы, промокала пятно на майке…
– Слушай… – начала она, присев на край дивана. – Я тебя совсем не знаю. Могло быть и хуже, конечно… Но ты сейчас здесь, рядом. И я бы хотела, чтобы мне было что рассказать о тебе нашему ребенку. Понимаешь? Не просто «наш папа был космонавтом, улетел на другую планету, и сейчас он там, потому что их час – это наш год»…
Андрей расхохотался.
– Ты прямо сейчас все это придумала?
– Нет! Это мне мама так говорила.
– Но… У тебя же…
– Отчим! – отрезала она. – А мой папа – космонавт и все такое. На самом деле – он мебельщик. Я узнавала.
Они помолчали.
– Я хочу… – Маша сглотнула, – говорить сыну: «Ты совсем как твой отец», когда он будет бросать на мокрый пол в ванной свои школьные брюки! – И она, конечно, разревелась.
Андрей уже привык к рыдающим женщинам, так что просто обнял ее и погладил по голове.
И вдруг…
Сердце пнуло его в грудную клетку – как толкается ребенок в животе матери.
Все эти женщины не хотят его терять! Он… им дорог. Он что-то значит. Он – часть их жизни.
Андрей никогда не чувствовал себя частью чьей-то жизни.
Родители всегда были заняты.
Даша хотела за него замуж.
Алина была не прочь разорить очередного поклонника.
Но они ничего без него не теряли.
Андрей никогда не считал, что может быть дорог кому-то просто так. Потому что он – это он. Без доказательств.
– Маша… – прошептал он. – Я сейчас уйду. Но вернусь. Побудешь одна?
Она покивала.
Андрей взял ключи от мотоцикла, шлем и поехал в город. К человеку, который должен его понять. Разделить его чувства.
– О боже… – Вадим Сидур закатил глаза.
– Занят? – зачем-то поинтересовался Андрей.
– Ну, уж наверное! Проходи. Я тут на балконе чаевничаю.
Балкон выходил во двор. В тихий московский двор, где бабушки выгуливали внуков, подростки курили в кустах, местная пьянь тихонько распивала пиво…
Андрей ему все рассказал. Про Германа, про договор, про Катю и Машу.
– Ты мне не веришь? – спросил Андрей, с опаской поглядывая на писателя.
– Не хотелось бы. Но верю. Ты правда умираешь?
– Видимо, да.
Вадим Сидур, автор бестселлеров, 61 год: «Страх смерти – чувство неприятное, но я рад, что его испытываю. Бояться нужно, так как в эти минуты мы осознаем – нам есть что терять. Мы всю жизнь ноем: то не так, это не сяк, жизнь – говно, у меня депрессия, но стоит заглянуть в глаза смерти, увидеть эту бесконечность, эту пустоту, как ты начинаешь ценить даже корочку старого заплесневелого хлеба – хотя бы за то, что тебя от нее тошнит, за то, что ты можешь это чувствовать. Это не инстинкт выживания, не чувство самосохранения… Нет. Просто жизнь, со всей палитрой вкусов, запахов, чувств – прекрасна».
– И ты сказал, что не боишься умирать? – настаивал Сидур.
– Да вроде…
– Но теперь вдруг понял – тебе есть что терять?
– Не знаю… Правда, не знаю! – Андрей помассировал лоб ладонью. – Я запутался. Осталось совсем ничего, а я запутался.
– Я могу сказать одно: не разочаровывай их, своих женщин. Они должны отпустить тебя с миром. У них не должно остаться вопросов.
– Какой ты умный! – фыркнул Андрей. – А у тебя, у твоей женщины остались вопросы? Может, надо дать на них ответы, а? Я же тебе все рассказал! Это не просто так!
Сидур встал и ушел.
Вернулся с трубкой, набил ее вишневым табаком и закурил. Андрей с удовольствием вдохнул теплый аромат.
– Я ей позвонил, – сказал Сидур.
Андрей медленно повернулся к нему.
– Что?
– Я позвонил Нике.
– Да не может такого быть, – осторожно, будто боясь спугнуть торжественность момента, произнес Андрей.
– Может.
– Она вернется?
Писатель улыбнулся. Снисходительно.
– Конечно, нет. Но мы поговорили. И теперь она не вспоминает обо мне как о единственном человеке, с которым была счастлива. А я не думаю, что рядом с ней моя жизнь могла бы сложиться по-другому. Мы говорили пять часов. Ты представляешь? Главное – получить ответ на все вопросы, братан. У нее хорошая жизнь. И у меня хорошая жизнь. Все сложилась так, как должно было. Только я этого не знал. И она.
– Напиться хочется невыносимо, – простонал Андрей.
– Так без вопросов! – Вадим побежал за бутылкой. – Только напиваться будем культурно, – предупредил он, вернувшись. – Сейчас притащу закуску. У меня есть тушеные раки – это очень вкусно.
Сидур ушел, а Панов, перед тем как напиться культурно, от души хлебнул виски из горлышка.
Спустя часа полтора, оставив недопитую бутылку на балконе, Андрей и Вадим спустились в один из местных баров.
– Я так ничего и не понял… – бормотал Андрей.
– Чего не понял? – Писатель смотрел на него ясными глазами, но впечатление было обманчивым.
– Вообще ничего о своей жизни не понял, – уверял его Андрей.
– Да на хрен тебе это надо! Меньше знаешь – крепче спишь.
– Вечным сном, – буркнул Панов.
– Эй! Ты! – возмутился Сидур. – Я все понимаю, но мы сюда не ныть пришли! Слушай… – он задумался. – А пойдем к гадалке?
