— За мной! — приказал он.
Наташа с Машей подчинились, понимая, что с такими противниками они вряд ли справятся.
Оки вышли на улицу и погрузились в мини-автобус с такими темными стеклами, что невозможно было разобрать, что происходит снаружи. Один из бритоголовых сел за руль, со скрежетом тронулся с места и так вдавил газ в пол, что всю компанию отбросило назад.
— Куда он так гонит? — не выдержав скорости, воскликнула Маша. Она не могла разобрать, что происходит, но слышала возмущенные сигналы водителей, которые бросались в разные стороны, освобождая дорогу психу в фургоне. — Мы же врежемся!
— Это и требуется, — снизошел до ответа Марат.
И тут это случилось. На бешеной скорости автобус въехал в стену, пассажиры улетели вперед, что-то громыхнуло. Последнее, что запомнили Маша с Наташе, — солоноватый привкус теплой и вязкой жидкости на губах, а еще пламя, клубы черного дыма и истерический женский крик.
«Чего она так орала? — тяжело, сквозь глубокий, мрачный сон подумала Маша. — Где я?»
Разлепив глаза, поняла, что находится на вокзале или в аэропорту. Кругом сновали люди — волновались, переругивались, толкались в длиннющих очередях.
— В Чистилище, — ответил кто-то.
Обернувшись, заметила незнакомую женщину, которая что было сил таращила глаза.
— Маша, это Чистилище, — прошептала тетка. — А я — Наташа. Ты что, не помнишь меня?
От столь резких перемен у Маши помутилось в голове. Она с трудом поняла, что тетка — это Наташа. Наташа не была похожа ни на две свои земные личины, ни на ту Наташу, с которой она познакомилась здесь, в Раю. Женщину трудно было назвать красивой. На первый взгляд в ней не было ничего интересного — обыкновенный нос, небольшие глаза, заурядные губы, какие-то бесцветные волосы… Но, приглядевшись, Маша поняла, что в тетке было нечто особенное — то ли выражение лица, то ли блеск какой-то в глазах… Что-то, что делало ее привлекательной — чем дольше смотришь, тем больше нравится.
— Как я выгляжу? — засуетилась она.
— Ха-ха! — развеселилась Наташа. — Интересные вещи тебя волнуют. Я думаю, что скоро мы будем похожи на куски дерьма, так что можешь не беспокоиться.
Но она с удивлением признала, что Маша выглядит недурно. Простое милое лицо, ясные голубые глаза, блестящие каштановые волосы…
— Пришли в себя? — Марат возник незаметно, словно вырос из пола.
— Не знаю, в кого мы пришли, но, к сожалению, я тебя вижу и даже слышу… — сострила Наташа.
Марат оглядел ее с презрением, велел идти за ним и решительно попер через толпу, отпихивая неповоротливых и бесцеремонно толкая зазевавшихся. Под возмущенные окрики задетых и сбитых они проследовали к двери, открывавшейся в темный коридор. Почти в полной темноте, оживленной лишь сопением бритоголовых, они шли, и шли, и шли, пока в самом конце не забрезжил тусклый электрический свет.
Свет оказался фонарем — он освещал маленькую пристань, к которой был привязан плот. Усевшись на плоту в тесном кольце стражей, они поплыли. Маша с Наташей потеряли счет времени — казалось, они всю жизнь покачиваются на темной, гладкой воде, спускаясь вниз по течению мимо черных берегов. Наконец забрезжил рассвет. Пыльное, неумытое солнце осветило дома — серые одноэтажные развалюхи, завалившиеся друг на друга. Справа, где крутой берег рассекала спускавшаяся к воде тропинка, Марат велел гребцам остановиться. Промочив ноги, они выбрались на берег и пошли по мокрому от росы полю. Вышли к такой же убогой деревушке, как те, мимо которых они проплывали. Деревня тянулась вдоль дороги — оживленного шоссе, по которому с грохотом мчались грузовики. По другую сторону трассы виднелись уродливые многоэтажки, а прямо над самым старым домиком, больше походившим на хлев, тянулась эстакада.
— Поживете пока здесь. — Марат указал на дом под эстакадой. — А я сообщу о вашем прибытии.
Он кивнул соглядатаям, и те, недовольно косясь на девиц, удалились вслед за хозяином.
— Офигеть! — Наташа всплеснула руками. — Красотища-то какая!
Они вошли в дом — двери были открыты. Казалось, что давно — пока все не загадилось пылью, плесенью и гнилостью — в доме случился пожар. Стены были черные, с них свисали какие-то ошметки — в прошлом, возможно, обои, а на полу валялись груды разносортного мусора. Шаткий стол, стулья с растрепавшейся обивкой, табурет без ноги, две ржавые пружинные кровати — вся обстановка.
— Кхм-гхм… гм… — прокашлялась Маша.
— А мне даже нравится. — Наташа пожала плечами. — Нормально так, ничего лишнего, в духе минимализма. По-спартански… Маш, что с тобой?
Маша дрожала так сильно, что не удержалась на ногах и села прямо на пол, опершись о замусоленную стену.
— Я б-б-боюсь, — призналась она.
— Чего? — усмехнулась Наташа.
— Всего, — последовал унылый ответ.
Наташа ласково потрепала ее по плечу, задумалась, после чего вскочила и воскликнула:
— А я — нет! Я первый раз за свою долгую и сраную жизнь чувствую, что сделала что-то хорошее и правильное. Я объяснить не могу, чем это хорошо, но я вот здесь… — она похлопала себя по груди, — это чувствую.
— Ты не человек, — промямлила Маша.
— А вот и нет, — вкрадчиво, тихо, но с таким воодушевлением, что даже Маша оживилась, заявила Наташа. — Я-то как раз человек. И мне нравится быть человеком, а не наместником, не каким-то командированным ангелом, которому на все забить и главное — отчитаться о проделанной работе!
— Ага, — пробормотала Маша, встала и осмотрелась. — Ну что, примемся за дело?
— За какое? — насупилась Наташа, недовольная тем, что ее перебили.
— За уборку, — вздохнула Маша, оторвала от стены какую-то дрянь и понесла ее на улицу.
К ночи, когда солнце последним красным лучом пожелало миру спокойной ночи, Маша с Наташей, уставшие как маляры, плюхнулись на кровати. В кладовой они нашли пару не особенно грязных матрасов и то, что, хоть и с натяжкой, можно было назвать одеялами. В комнате стало светлее — пол после мытья оказался зеленым, а стол — белым. Света в домике не было. Девушки раскопали на кухне свечной огарок и ждали наступления темноты, чтобы использовать его в случае крайней необходимости.
— Как ты думаешь, что нас ждет? — спросила Маша.
— Вечное блаженство! — расхохоталась Наташа. — Я тебе честно признаюсь — мне плевать! За то время, что мы были на Земле, мне кажется, я прожила сто жизней, и каждая из них была восхитительной. Три месяца в миру сделали меня счастливой… — Она запнулась. — Счастливой! — Наташа вскочила и принялась мерить комнату шагами. — Я никогда не знала, что такое счастье, что такое работать и добиваться своего, что такое любить и заботиться о человеке больше, чем о самой себе. И мне наплевать — любят меня в ответ или нет, самое важное — что я умею, могу и хочу любить мужчину, жизнь, весь мир, делаю что-то и вижу в этом смысл! Понимаешь?!
