— Numero cinq, rouge, impair, manque.
Джейн едва не вскрикнула от досады. Крупье забрал ставки,
выдал деньги. Игрок, сидевший визави Джейн, спросил:
— Почему же вы не берете свой выигрыш?
— Но я ставила на шесть.
— Да нет же. Это я ставил на шесть, а вы — на пять.
Он был весьма привлекателен: белые зубы, смуглое лицо,
голубые глаза, короткие курчавые волосы.
Джейн недоверчиво взяла выигрыш. Не ошибка ли это? Ей не
верилось.
Неужто она случайно поставила на пятерку? С сомнением
взглянула на незнакомца. В ответ он вновь улыбнулся:
— Все верно, — ободряюще сказал он, угадав ее состояние. —
Оставите деньги на столе, и их тотчас заберет кто-либо, кто вовсе не имеет
права на них! Это ведь ясно.
Вскоре, приветливо поклонившись, он ушел. Это было в высшей
степени тактично с его стороны. Ведь иначе Джейн могла бы подумать, что он
уступил ей выигрыш, лишь бы завязать знакомство. Но он оказался и впрямь
славным и деликатным человеком... И вот в самолете его место оказалось перед ее
креслом!..
Впрочем, все деньги были уже растрачены, промелькнули два
последних дня в Париже (ах, как жаль, что последних!), и теперь домой...
А что дальше?..
«Надо ли загадывать, что будет потом, — остановила себя
Джейн, — к чему зря тревожиться?»
Женщины, занимавшие друг друга болтовней, затихли.
«Дрезденско-фарфоровая» дама раздраженно разглядывала
сломанный ноготь. Она позвонила и, когда перед нею остановился облаченный в
белоснежное стюард, сказала:
— Пришлите ко мне мою горничную. Она во втором салоне.
— Слушаюсь, миледи.
Стюард, подчеркнуто услужливый, быстрый и знающий свое дело,
исчез.
Тут же появилась темноволосая молодая француженка в черном
строгом платье. Она принесла небольшую шкатулку с драгоценностями. Леди Хорбари
по-французски приказала девушке:
— Мадлен, подайте мне красный марокканский ларчик.
Горничная ушла туда, где в хвосте самолета был уложен багаж,
какие-то ящики и коробки. Вскоре девушка возвратилась с небольшим ларцом.
Сисели Хорбари приняла от нее ларчик и отпустила служанку:
— Хорошо, Мадлен, это останется у меня. Ступайте.
Горничная удалилась. Леди Хорбари откинула крышку и извлекла
из ларца пилочку для ногтей. Затем она долго рассматривала в овальное зеркальце
свое лицо: то добавляла немного пудры, то освежала помаду...
Джейн презрительно скривила губы и занялась другими
обитателями салона.
В кресле позади встретившихся в самолете дам сидел маленький
иностранец, вежливо поменявшийся местом с одной из высокопоставленных леди.
Излишне тепло укутанный вязаным шарфом, он, казалось,
дремал. Пристальный взгляд Джейн, видимо, потревожил его. Он взглянул на Джейн
и снова сомкнул веки.
Рядом с ним сидел весьма импозантный седой мужчина. На
коленях у него лежал раскрытый футляр с флейтой, куском замши мужчина любовно
вытирал инструмент. Забавно, но он вовсе не походил на музыканта, скорее на
адвоката или доктора.
Дальше разместились двое французов: один бородатый, уже в
солидном возрасте, другой гораздо моложе, должно быть, его сын. Они коротали
время, оживленно беседуя о чем-то и еще более оживленно жестикулируя.
Но все же внимание Джейн явно привлекал пассажир в голубом
пуловере, тот, на которого она почему-то решила не смотреть.
«Глупо, нелепо волноваться так, будто мне семнадцать!» — с
сердитым негодованием бранила себя Джейн.
А занимавший ее мысли Норман Гэйль-человек в голубом
пуловере размышлял: «А ведь она мила! Право же, чрезвычайно хороша! И, похоже,
меня запомнила. Тогда она выглядела такой удрученной — все ее ставки
проигрывали. И сколько же удовольствия принес ей тот выигрыш! Все же я верно
поступил!.. Она так привлекательна, когда улыбается: здоровые зубы и крепкие
десны... Черт возьми, а ведь я волнуюсь. Будь стойким, мальчик!»
Он обратился к стюарду, проходившему мимо:
— Я бы чего-нибудь съел. Нет ли у вас холодного языка?
Графиня Хорбари думала: «Боже мой, что же делать? Эта
неожиданная беда, страшная беда. Я вижу лишь один выход. Только бы мои нервы
выдержали. Смогу ли я это сделать? Смогу ли обмануть? Нервы не выдерживают. Это
все кокаин. И зачем только я его приняла? Мое лицо ужасно, просто ужасно!.. И
эта кошка, Венетия Керр, здесь, это еще ужаснее. Она всегда так смотрит на
меня, будто я грязнуля. Попробовала зацапать Стивена — ничего не вышло. Только
она его и видела! Ненавижу этих великосветских дам. Боже, что мне делать? Надо
же что-то придумать! Старая ведьма выполнит свою угрозу...»
Сисели Хорбари достала из портсигара сигарету, вставила ее в
длинный мундштук. Руки ее дрожали.
Всеми уважаемая Венетия Керр раздумывала:
«Ах, зловредная колючка! Вот оно что! Ну, ладно, допустим,
она превосходно разбирается в обстановке, но ведет она себя самым неподобающим
образом. Бедный старина Стивен... Если б только он сумел от нее избавиться!..»
И она в свою очередь также достала сигарету и прикурила от
сигареты Сисели Хорбари. Стюард остановил ее:
— Извините, леди, здесь не принято курить!
— К черту! — парировала за нее леди Хорбари.
Мсье Эркюль Пуаро думал: «А она славненькая, вон та малышка.
У нее решительный подбородок. Но что ее встревожило? Почему-то избегает взглядов
того симпатичного молодого человека, что сидит впереди? А ведь она, кажется,
знает его, да и он ее — тоже...»
Самолет заметно пошел на снижение.
«O, mon estomac», — простонал Эркюль Пуаро и решительно
закрыл глаза. Рядом с ним д-р Брайант, чуткими пальцами лаская свою флейту,
думал:
«Невозможно решиться. Я просто не в силах отважиться. Это
столь ответственный шаг в моей карьере...»
Он нежно извлек флейту из футляра. Музыка... В музыке
забываются все тревоги, все заботы. Улыбаясь, поднес флейту к губам и снова
опустил. Pядом посапывал маленький человечек с усами.
Самолет вдруг так резко качнулся, что в глазах позеленело.
Доктор Брайант порадовался, что не страдает ни морской, ни
воздушной болезнью. Мсье Дюпон-отец возбужденно закричал мсье Дюпону-сыну:
— В этом не приходится сомневаться! Все они ошибаются —
немцы, англичане, американцы! Они неверно указывают даты изготовления древних
гончарных изделий! Возьмем, к примеру, самаррские изделия...
