— Супер! — оценил Захар. — Берем!
Хорошо быть Дашей Аксеновой. Что ей, Оксане, подарил на день рождения кавалер? Духи «Ланвин», пятьдесят миллилитров, это где-то тысяча рублей, розочку (стольник?), маечку с надписью «СВОБОДУ ОЛИГАРХАМ!» — в сети шестьсот рублей.
Конечно, «кто же считает?», но все-таки быть известной писательницей — очень и очень приятно. И выгодно. И роскошно. Вот Ксении Собчак, если верить слухам, анонимный поклонник подарил кольцо в четыре карата от «Графф», а Оксане в лучшем случае подсовывают предложения на скидку в «Мир кожи и меха». В почтовый ящик. Равно как и всем жителям района.
Она чуть не заплакала. Она дура? Бездарь? Урод? Тупица? Клуша?
Да?
Почему другие живут полной жизнью, выбирают среди лучших яхт мира — на которой отдохнуть летом? — веселятся на промовечеринках «Баккарди» где-нибудь в Греции, живут в пятизвездочных отелях, знакомятся в Каннах с Вентвортом Миллером или там Джорджем Клуни, а она, Оксана, ездит на старом «Гольфе», работает на психопатку и мечтает оторвать болт от джинсов самого красивого парня на свете, которого эта психопатка считает не больше чем сексуальным животным, и спать с этим болтом под подушкой!
— Оксан, это тебе, — произнес где-то за спиной Захар.
Он протянул ей пакет, в котором она обнаружила потрясающее колье от «Джуси Кутюр» — толстые звенья позолоченной цепи перемежались с пластмассовыми, прозрачно-коричневыми, и все это украшал такой же коричневый кулон в виде пухлого сердечка с золотым логотипом фирмы. Очень красиво. И неожиданно. И так мило…
— Как красиво… — пробормотала Оксана. — Спасибо большое, не стоило…
Захар поднял руки вверх ладонями.
— Стоп! Я рад, что тебе нравится, и больше ничего не хочу слышать!
Наверное, если бы на ее месте была Даша, она бы уже бросилась дарителю на шею, а через пару секунд целовалась бы взасос — исключительно в виде благодарности и из-за переполняющих ее чувств. Но Оксана в отличие от Аксеновой боялась показаться… неловкой. Нелепой. Навязчивой.
Захар сам обнял ее, похлопал по спине. По-дружески.
По телу побежали мурашки. У него был «сексапил» — сексуальное обаяние, причем в таких масштабах, что он бы мог им торговать, как виагрой, только для женщин, лечить от фригидности прикосновением…
И пах он чем-то горьким и свежим — это был не заурядный мужской запах вроде «Босс» или «Келвин Кляйн», а нечто особенное, будто естественное.
На Петровке они распрощались, и Оксана еще какое-то время озиралась ему вслед.
Хотелось любить весь мир.
И это было ужасно. Она влюбилась.
Чудовищная ошибка. Глупая платоническая любовь, которой вроде не существует. Но она была счастлива, так как состояние влюбленности чудесно само по себе. А тем более такой наивной, идеализированной влюбленности в человека, которого придумала сама, который как бы не существует, так как ты ничего о нем не знаешь — ну, кроме того, что он принадлежит другой женщине.
Оксане было и хорошо, и плохо одновременно.
Она страдала от неразделенных чувств, но радовалась и тому, что способна на такие переживания — в чем давно сомневалась.
Ощущение детской, безнадежной, абстрактной влюбленности приятно волновало взрослую, рассудительную Оксану, которая научилась отказывать себе в том, что может причинить ей боль и страдания.
Чем больше сегодня наслаждений, тем горше будут последствия — это она давно уяснила. Сегодня — бутылка текилы, завтра — похмелье, лет через десять — цирроз.
Так?
А если мужчины и текила — это не совсем одно и то же? А если мужчины стоят того, чтобы из-за них умереть счастливой, а не здоровой и несчастной?
Вопрос: это все нужно для размножения или есть тут искра божья?
Оксана витала в облаках, пока не уперлась в стройку и не поняла, что идет неизвестно куда.
У нее появилась цель. Не Захар. Хотя может быть, но…
Она вдруг распахнула глаза и заметила прелесть окружающего мира. Мира, в котором ей хотелось быть бабочкой, а не молью. Мира, которому она могла бы представить свою собственную книгу. Свою душу. Это было озарение. Она знала, о чем писать. Как писать. Для и ради кого…
— Оксан, я тебя жду уже полчаса! — укорила ее Даша.
Рому Зверя сменила Маша Царева, писательница.
Писательниц Аксенова не любила. Но с некоторыми поддерживала приятельские отношения — чтобы быть в курсе событий.
Даша искренне думала, что она выше соперничества, так что с коллегами была мила — правда, считала их всех либо выдрами, либо клушами. Исключением были разве что Царева и Робски, которой Даша симпатизировала не как автору, а скорее как деловой женщине.
Оксана поняла за то недолгое время, что работала у Аксеновой: писательницы любят друг друга так же, как «Пепси-Кола» «Кока-Колу». Им ничего не оставалось, как приветливо отзываться о коллегах, но в душе они все друг друга ненавидели и искреннее радовались чужим неудачам.
Даша было проще — она никого не считала равным себе. Поэтому не ревновала к чужому успеху.
Но дружить с кем-либо она не то чтобы не любила — она просто не умела привязываться, не способна была заботиться о другом человеке.
— Хочу собаку! — заявила Даша.
— Собаку? — переспросила Оксана.
— Ну, мы тут с Машей обсуждали… В общем, она хочет тойтерьера, а я — ротвейлера.
— Ротвейлера? — ахнула Оксана.
— А что?!
— Ну, они злые…
— Сама ты злая! — отмахнулась Даша. — Отдам в школу, будет как шелковый.
Ротвейлер! А гулять с ним кто будет? Оксана?
Хорошо жить, осознавая, что есть люди, которые могут сделать что-то за тебя. Выбрать джинсы нужного размера. Послать к чертовой бабушке редакцию «Без комплексов». Погулять с собакой. Присмотреть за ребенком.
— Даш, а ты не боишься выдохнуться? В смысле книг? — поинтересовалась Оксана в машине.
— Да плевать! — отмахнулась та. — Лет через пять у меня будет столько денег, что я смогу заняться чем угодно. Открою хоть салон красоты. К тому же я всегда могу писать сценарии. Ты же понимаешь, я мало трачу. Всегда кто-то угощает, вот полгода назад я встретила в Италии одного поклонника, так он мне в Милане купил шмоток на тридцать тысяч евро. Тряпки, обувь, украшения. Я ведь жадная, Оксан. Никогда не упущу случая поживиться за чужой счет! — И она улыбнулась.
Широко, честно, простодушно.
Подкупающая улыбка.
— О боже мой! — кричала Даша, подпрыгивая и время от времени закрывая глаза руками. — Как круто, мать твою!
Браслет она нацепила тут же, расстегнула было ширинку на брюках, но огляделась, одумалась, выбежала в другую комнату, а вернулась уже в обновке — раскрасивых джинсах за одиннадцать тысяч.
