Внимание публики привлекла одна пара — симпатичный молодой человек и девица с виду лет двадцати пяти, наверное, эту четверть века она прожила с совершенно безразличным лицом, вся какая-то бледная, унылая, одета как богомолка, хоть и в модную одежду.
Рядом с заторможенной мамашей, которую Даша заподозрила в употреблении крепких транквилизаторов, стояла люлька с дитем, и это грудное дите орало так, словно к нему заползла змея. Мамаша же не обращала на младшего отпрыска никакого внимания (может, глухая?). Второе чудовище лет трех, то ли надышавшись табаком, то ли хлебнув из бокала нерасторопной родительницы вина, воодушевилось криками младенца, выскочило в зал, забегало, сбивая стулья, хватая со столов еду, телефоны, зажигалки, и тоже орало, но радостно. Спустя полчаса, поняв, что родители, похоже, не догадываются, что это их ребенок, Даша подозвала официанта и в ультимативном порядке попросила прекратить безобразие. Официант смутился и ответил, что это же, мол, дети.
— Вы пока подумайте над тем, что в данном случае дело не в детях, а в родителях, а я вам прозрачно намекаю, что, если заору я, будет намного хуже! — отрезала Даша. — И еще: передайте руковод-ству, что мы немедленно уходим и платить не будем. Милицией нас можете не пугать — я уже звоню своему адвокату, если вы слышали, конечно, о Павле Астахове.
Официант рысью помчался к молодым родителям, ор прекратился, но буквально на пару минут.
Чета все так же сидела и с перевернутыми лицами поглощала суши.
— Я ее придушу! — сказала Даша и ринулась к столику. — Это ваш ребенок? — поинтересовалась она у мамаши.
Сил у той хватило лишь на то, чтобы поднять глаза. Пустые глаза существа без души.
— Ваш?! — рявкнула Даша на счастливого отца.
— Д-да… — испуганно ответил тот.
— Почему он кричит?
В ответ раздалось тихое блеяние.
— Либо вы его успокаиваете, либо оплачиваете наш счет!
И тут мамаша очнулась!
— А что я могу сделать? — огрызнулась она.
— В крайнем случае вы можете отсюда уйти! — Кровь у Даши закипела. — Это не моя проблема! Спока почитайте, а потом уже рожайте! Короче, если ваш ребенок не прекратит орать, я вам этот кувшин… — она ткнула пальцем в узкий графин, — на голову натяну, понятно?!
Когда Даша возвращалась к своему столу, ее трясло от ярости. Ресторан, а уж тем более зал для курящих, это вам не детский сад для тех, у кого родители без мозгов!
Ребенок, как ни странно, замолк. Может, эта сука его задушила?!
Они еще долго сидели, и вторая девочка совершенно измаялась — она и на полу валялась, и замучилась дружить с соседями, но хотя бы не вопила!
И вот ради этого стоит сидеть дома и ждать мужа с работы? Ха. Ха. Ха.
Даша покосилась на Витю, у которого было трое детей от разных женщин — и все его обожали. Еще бы — не обожать такого папочку…
Н-да, хорошо хоть у него два мальчика и одна девочка, но нелегко, наверное, ей приходится, когда по квартире разгуливает секс-символ. Правда, он с ними не живет, а забирает их только на каникулы и выходные.
Да-а… Сегодня ему сорок пять, а завтра уже пятьдесят. Шестьдесят.
Что там сказала Кароль Буке о Депардье? «Вы смотрите на его живот, а я — ему в глаза»? Хорошо сказано. Но не для Даши. Как Кэтрин Зета Джонс живет с Майклом Дугласом? Ему бы больше подошла Дайана Китон, а то у него скоро от пластических операций глаза перестанут закрываться.
Даша вспомнила, как приятель отца, большой человек, скульптор, любимец властей — здоровенный лысый гоблин, походивший на глыбу мрамора, впрочем, красивый, фактурный, — женился на юном создании. У создания были глаза чуть навыкате с длиннейшими ресницами, пышные светлые волосы и белая тонкая, словно шифон, кожа. А монументальному скульптору в то время стукнуло пятьдесят семь. Прошло несколько лет, скульптор в свои шестьдесят пять все еще был прекрасен, и в него даже влюблялись юные женщины, а вот его Танечка, одуванчик, как-то усохла, постарела, веки затейливыми виньетками покрыли морщинки, в пышных волосах появилась седина, на руках, под тончайшей, как гарднеровский фарфор, кожей проступили некрасивые вены.
Казалось, любимец властей высасывает из нее жизнь, а так и было, потому что для человека в возрасте молодой спутник жизни — жертва, таблетка от старости, автономный генератор энергии.
И что бы там все о великой любви ни говорили, так оно и есть.
И вот это знание, секрет о конце романа, доставляло Даше ни с чем не сравнимое удовольствие. Есть завязка, развязка, должен быть и конец. Она так привыкла. Она так живет.
Но лет пять у них с Витей есть — и она готова отдать их этому человеку.
Даша не понимала знакомых, которые рыдают и вопят:
— Столько-то лет — коту под хвост! Зачем? Почему я?
Какой смысл расстраиваться лишь потому, что чудесные, увлекательные отношения закончились?
Неужели весь смысл в том, чтобы прожить с кем-то до гробовой доски?
А Оксана в это же время гладила разомлевшего от жары Захара и думала: «Это навсегда. Что бы ни случилось, я буду его любить. Любовь — это то, что живет в твоем сердце, и никогда уже не вырвать цепкие корни. Я хочу держать его за руку, когда нам стукнет восемьдесят, и смотреть в его выцветшие глаза. Это мой мужчина».
Глава 16
Гром ревел, как левиафан. Тысячи папарацци, затаившись в небесах, щелкали затворами, рассекая тьму, что накрыла землю.
Дождь не шел — он стоял, отрезав город водяной стеной.
Даша сдала вещи в камеру хранения, пробралась сквозь толпу, собравшуюся у дверей, вышла на улицу и раскинула руки.
Природа, казалось, удивилась. Ливень стих, мелкие капли забарабанили по крышам автомобилей, но вот еще раскат, опять сверкнула вспышка — и снова хлынуло, разливая реки, превращая лужи в озера!
Даша обожала грозу. Бушующая стихия наполняла ее восторгом.
Она уже стояла по щиколотку в воде, одежда насквозь промокла, но ведь вода — это жизнь, это все, это счастье…
Оставляя за собой ручей, Даша прошла обратно, в здание аэропорта. Люди глазели на нее как на помешанную, но она не обращала внимания — привыкла.
Телефон, оставленный в сумке, конечно же, разрывался — Валера, наверное, объехал пробку и сейчас ждал на выходе…
В машине Даша завернулась в дежурный плед и прикрыла глаза.
Кажется, она совершенно обезумела. Влюбленность в Витю превратилась в манию — и она уже начала страдать.
Это было очень и очень глупо — полюбить рок-музыканта, человека, по своей генной структуре предрасположенного к самолюбованию.
Его можно понять. Он выходит на сцену, а в зале десять тысяч пар глаз смотрят на него, как на Бога. Он и был их Богом, Витя. Не просто певцом. Что-то в нем присутствовало такое, почему все эти люди поклонялись ему. Его фанаты считались самыми отчаянными. Они бы носили его на руках — если бы не был придуман автомобиль.
