Книга Тени исчезают в полдень, страница 171. Автор книги Анатолий Иванов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Тени исчезают в полдень»

Cтраница 171

— Да нет. Еще и не начинали.

— Так начинай тогда, чтобы тебя паралич разбил! — снова начал раздражаться Фрол.

— Ты знаешь, что ее баптисты в свои сети затягивают? — спросил спокойно Захар.

Курганов вскинул голову.

— Что!! Клашку? — И усмехнулся: — А тебя они еще не пробовали охмурить?

— Ты напрасно смеешься. Никулина уже в молитвенный дом ходила.

— Это Клавдия-то? Да ты... в своем уме?! — воскликнул Фрол. Однако на крупном лице его теперь сквозь усмешку явственно проступило беспокойство.

— Я-то в своем. А вот ты... ты ее прямо в эти сети и толкаешь...

— Я... Я?! — Фрол растерялся. — Ну, знаешь!.. Не много ли на себя берешь?! Митьку в чем-то обвиняешь, меня... Прокурор выискался!

— Я никого не обвиняю. Я пытаюсь объяснить тебе...

— А что мне объяснять?! Что меня убеждать в том, чего нет?! Зачем меня, как мальчишку, тыкать... Да и вообще... Я сказал — уйду к ней. И какое, в конце концов, твое дело?! Ты живешь — и живи. А я уж как знаю...

Разбушевавшись, Фрол кричал все сильнее, все бессвязнее. Захар давно сидел за своим столом, глядел на Курганова с жалостью. Видимо, Фрол увидел наконец этот взгляд и постепенно утих. А Захар все глядел, глядел на Курганова. Так прошло минуты две-три.

— Ладно, Фрол, кончаем, — устало произнес Захар. — Сейчас ты вроде ничего не в состоянии понять. Но я тебе все-таки скажу... Потому что, в самом деле, вряд ли еще когда удастся все высказать с глазу на глаз. Я тебе скажу, а ты потом... когда придет к тебе разум, все переваришь и, я верю, поймешь. Ты поймешь, какую ты заварил с Клавдией кашу, куда ты ее затащил. Судьба у женщины не сладкая. Может, такая судьба, что горше и не бывает. Всю жизнь без мужа, который то ли был, то ли не был... Но она помнит, что был. И ждет, почти двадцать лет хранит себя для него... Видать, для счастья был рожден человек, а его, счастье это, отобрал кто-то. И вот... Чего же, истерпелась вся, изошла слезами. Ни ты, ни я не знаем, сколько она этих слез вылила... И вот показалось ей, что хоть на закате бабьих дней можно... этот голод, что ли, нестерпимый обмануть... Отогреть немножко душу...

— Зачем обманывать, — проговорил Курганов. — И зачем немножко? На ее век у меня хватит тепла.

— Нет, Фрол, — покачал головой Большаков. — Тепла-то, может, и хватит... хватило бы, коли ты одинокий был. Но у тебя жена, а самое главное — Митька, сын. Если ты даже уйдешь к Клавдии, то ненадолго.

— Ты провидец прямо. Прошлое объясняешь и будущее предсказываешь.

— Не предсказываю, а кажется мне так. Протрезвеешь — увидишь, что губишь бесповоротно Митьку. У него и так мозги набекрень съезжают, а тут и вовсе набок поползут. И бросишь Клавдию. Митьку этим уже не спасешь, а Клавдию растопчешь окончательно. Тогда-то и подберет ее Пистимея.

— До конца выложился? — спросил хрипло Курганов, когда Захар умолк.

— Нет, — подумав, сказал председатель. — Ответь мне честно, Фрол Петрович: хочешь ты счастья для Клавдии?

Курганов только окатил Захара лихорадочным взглядом.

— Тогда, — не обращая на этот взгляд ни малейшего внимания, продолжал Большаков, — постарайся уберечь ее от Пистимеи.

— Что ж, уберегу. Вот сойдемся...

— Нет, только не этим способом.

— Тогда как же?! — почти застонал Фрол. — Тогда как же?!

— Не знаю, Фрол. Но ты можешь. Может быть, теперь ты можешь это один на всей земле...

Курганов, не в силах больше находиться один на один с Большаковым, резким ударом ладони распахнул двери...

... И все-таки еще одно событие произошло за эти дни, пока Устин и Пистимея Морозовы были в Озерках.

Клавдия Никулина после того вечера, как заявился к ней Фрол Курганов, боялась выходить на улицу. Прежде чем выйти, она по нескольку раз выглядывала в каждое окно, словно высматривая, свободен ли путь. А по деревне всегда пробегала торопливо, зорко поглядывая по сторонам: нет ли где поблизости Фрола Курганова?! И если замечала его, мгновенно ныряла в переулок или заскакивала в первый попавшийся дом, так и не объясняя вразумительно хозяевам, по какой же надобности завернула.

Когда же разминуться было нельзя, она отворачивалась и, чувствуя, как начинало колотиться сердце, прижимала его левым локтем. В такие минуты она сжигала себя собственным презрением.

Но если днем еще так и сяк, то вечерами наступало самое мучительное. Вернувшись с работы в свой пустой, холодный, неуютный домишко, она обычно долго сидела в темноте не раздеваясь, слушала, как тупо стучит в голове кровь.

И какие же в эту зиму были длинные ночи! Клавдия иногда до самого утра лежала на спине не шевелясь, ощущала, как изнутри горит все ее тело, растянувшееся под одеялом, как от этого жара морщится, стягивается и будто лопается кожа на груди, на животе, на бедрах. В такие минуты она снова казнила себя своим же собственным презрением, а к телу боялась прикоснуться. А если касалась случайно рукой груди или бедра, вздрагивала и брезгливо морщилась.

А иногда приходило, накатывалось вдруг неодолимое желание взглянуть на себя в зеркало. Она вскакивала, плотно закрывала ставни, задергивала плотно занавески. Сбрасывала с себя всю одежду и становилась перед зеркалом. Оттуда на нее удивленно и восторженно смотрела полная, хорошо сложенная, вроде еще не старая женщина. Клавдия гладила себя по груди, по животу... Но женщина из зеркала начинала вдруг хмуриться, взгляд ее коричневых, окаймленных уже густыми морщинками глаз становился все более осуждающим... Клавдия до пронзительной боли стискивала зубы, со злостью поворачивала выключатель, срывала со стены портрет Федора в березовой рамке, падала на кровать. Она прижимала этот портрет холодным стеклом к своей горячей груди и тихо плакала обильными глубокими слезами. Стекло нагревалось от ее тепла, и она, наплакавшись, тихонько засыпала.

Клавдия думала иногда, что, если бы кто увидел, кто узнал, что она спит вот так, с прижатым к груди Федькиным портретом, никто бы не понял, что ей становится от этого легче. Ей тогда некуда было бы деться от насмешек.

Но чаще всего, лежа на спине без сна, она думала о Фроле Курганове. Она ни о чем не мечтала, просто лежала и думала. Спохватываясь, начинала отгонять эти думы, убеждая себя: «Ведь он старик... старик, седой весь. И женатый... сын вон какой у него. Дура я, поганая, гадкая дурища...» Она закрывалась с головой одеялом, пыталась думать о Федоре. Но Фрол все равно лез в голову, угрюмый, беловолосый, старый... Но глаза его, усталые, много повидавшие, были молодыми, печально-ласковыми и... жалеющими ее, Клавдию. И не было ничего обидного в том, что они жалели ее. Обычно Клавдия раздражалась, у нее портилось настроение, когда бабы жалели ее за тяжелую долю, вдовью ли, девичью ли — она и сама уже не знала. Но глаза Фрола жалели не так. Они светились глубоким, мягким, исцеляющим каким-то светом. И если бы в такие минуты Фрол оказался рядом, она, Клавдия, забыла бы все. Она закрыла бы глаза плотно-плотно, чтобы случайно не увидеть чего-то (может, Стешкиных глаз), что остановило бы ее, она запрокинула бы голову и кинулась к Фролу...

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация