– Помочь? – участливо спросил он.
– Нет, спасибо.
Оставшись один, я стал разматывать повязки. Кровь засохла, и тряпка казалась кожей, которую сдирают по живому. Я корчился и орал. Мне было так одиноко и плохо в этих безразличных стенах. Да и переодеться не во что. Замечательный повод.
Я позвонил Жанне.
– Привет, дорогой, – обрадовалась она. – А папа говорил, что ты больше не появишься.
– Как не появлюсь? У тебя же мой портфель.
– Портфель? Где?
– Должен в коридоре стоять, – испугался я.
Жанна пошла посмотреть.
– Да, стоит. Так ты из-за портфеля? – разочаровано спросила она.
– Нет. Не только. Мне нужна моя спортивная одежда. Ты можешь ее привести в гостиницу?
– Наверное, – по изменившемуся голосу можно было догадаться, что она обиделась.
– Подожди, – передумал я. – Ты сейчас где?
– Дома.
– Диктуй адрес.
Я взял со стола ручку и записал на салфетке. Позвонил Спартаку и попросил вызвать такси, потом собрал бинты и зеленку в пакет, туда же бросил пару носков и трусы. Я не мог тут больше оставаться.
Где-то между вторым и третьим этажами бравурный и агрессивный армянский танец заставил вздрогнуть меня и лифтера. Я подумал, что нужно сменить мелодию.
– Ты где? – спросил Тагамлицкий. Вот не отдыхается ему!
– В гостинице в лифте еду.
– Тебя только что показывали по телевизору. Ты что там вытворяешь? – он был раздражен. Возможно, завидовал моей славе.
– Это ошибка следствия.
– Не много ли ошибок за последнее время?
Что я мог сказать в ответ? Пришлось промолчать.
– Ты виделся с Тихоновым?
– Да.
– Каков результат?
– Результата нет. Тихонов мертв.
– Что?!
– Он взорвался.
Последовала пауза.
– Ну и какие твои дальнейшие действия?
– Я пока не знаю.
– Значит, так. Завтра чтобы было ясно и четко расписано по пунктам, что ты собираешься предпринять, чтобы выполнить поставленную перед тобой задачу. Если плана действий не будет, я докладываю шефу, что ты завалил задание и отзываю тебя в Москву. Затраты на бесполезную командировку вычтем из твоей зарплаты.
Тагамлицкий даже не поинтересовался деталями, он готовился отбивать чечетку после того, как смешает меня с грязью в глазах у шефа.
– Постараюсь, – обреченно сказал я.
В такси позвонила жена. На этот раз от музыки вздрогнул таксист. Хорошо, что хоть руль не выпустил.
– Лапа, ты где?
– В такси.
– Слушай, только что звонила Элла Жуткер, она утверждает, что якобы видела тебя по телевизору, как будто бы тебя опять арестовали! Это правда?
– Это была ошибка, – расплывчато сказал я.
– Вот и я ей говорю, что такого не может быть. Какое покушение на губернатора? При чем тут ты? Ей давно пора проверить зрение.
Я не стал объяснять ей, что слово «ошибка» не относится к Элле Жуткер и к тому, что она видела. Есть много возможностей, говоря чистую правду ввести человека в заблуждение. В данном случае на благо.
– Ты скоро приедешь? Мы так соскучились!
– В худшем случае завтра.
– Почему в худшем? – капризно спросила она.
– Потому что это будет означать, что я не справился с задачей, и меня могут уволить.
– Уволить? Как уволить? Пупс, не мели ерунды. Ты гений, – голос у жены стал испуганный. – Я в тебя верю. Ты должен справиться. Оставайся столько, сколько надо. Мы подождем. Целую.
– И я.
Машина свернула на Чернышевского.
– Вон к тому дому, – указал я таксисту. – Пожалуйста, высадите прямо у подъезда. У меня непрезентабельный вид.
Таксисту было якобы все равно, он пожал плечами и прижался к самому бордюру, но все-таки внимательно посмотрел на меня, забирая деньги.
В таких старых подъездах большие окна. В молодости мы поднимались на третий или четвертый этаж, погреться у батареи и посмотреть на чужую жизнь напротив, если ее не успели закрыть шторами. Надо будет подсказать на счет шторок Беатрисе, хотя замочная скважина – это все-таки круче.
– Жанна! Тут какой-то оборванец к тебе пожаловал, – крикнул, легкий на помине Беатриса, открыв дверь. – Я же говорил, – понизив голос, обратился он ко мне, – если есть в радиусе ста километров какой-нибудь придурок, он обязательно прилипнет к моей дочери.
– Я не придурок, – с сомнением ответил я.
– Да что ты говоришь? А кого это там во всех новостях показывают, да еще так красочно, что моя дочь оторваться не может? – на Беатрисе красовалась обновка – черный со звездами халат с большим вырезом. Интересно, как ему удается создавать ложбинку на коже между искусственных грудей?
Из комнаты появилась Жанна. Она смотрела на меня с ужасом, сочувствием и любовью. Эта взрывоопасная смесь гармонировала с ее каштановыми волосами.
– Ой! Ой! Ой! – запричитала она. – Что с тобой твориться! Боже! Ты опять весь изранен! Да что же это такое!? Быстро в ванную.
Она затащила меня в санузел, пустила воду и стала нежно раздевать. Даже ее мягкие, тонкие аккуратные пальцы и те причиняли боль. Она окружила меня сочувствием, причитала, и сама чуть не плакала, видя как я корчу рожи. Почувствовав заботу, я принялся вовсю страдать. Это так приятно, почти счастье, когда тебя жалеют. Я стонал и охал, а когда полез в воду, капризничал и хныкал.
Я был голый, но совершенно ее не стеснялся.
– Полежи минут двадцать, милый, а я пока приготовлю еду.
Ей нравилось за мной ухаживать.
Честно говоря, боль была жуткой, причем одновременно во всем теле. Такое случилось со мной впервые и как себя вести я не знал, потому что ни одним из правил такая ситуация не предусматривалась. Мне казалось, что я веду себя как тряпка, а истинный мужик должен с улыбкой смотреть на свои раны. Я еще не знал, что настоящее испытание ждало меня впереди, и это было испытание зеленкой.
Тут уж я совсем распоясался, даже стыдно.
Кое-где Жанна меня перевязала, и я стал выглядеть эффектно и загадочно.
Беатриса притащил халат, естественно, женский, он оказался впору и мы, наконец, расселись за столом, образовав правильный треугольник. Халаты на нас были одинакового кроя.
После рюмки водки Беатриса оценивающе осмотрел меня и сообщил:
– Прекрасно выглядишь. Тебе идет.
Вот еще не хватало, чтобы он принял меня за своего.
