— Брам, я не собираюсь туда возвращаться, — уверяла Рахель, — я только хочу узнать, с чего это вдруг он объявился.
— Как раз это я могу объяснить тебе без труда, — отвечал Брам.
Хендрикус смотрел на него серьезно, словно из-за Брама ему приходилось обдумывать какие-то сложные вопросы, и Брам вдруг заметил, что щенок чем-то напоминает ему отца.
— Знаешь, мой милый, по улицам Мумбаи гуляют самые красивые в мире женщины, по сравнению с этими дамами я — просто Квазимодо с выпученными глазами, страдающий бубонной чумой, believe те.
[18]
— Кто знает, вдруг он собирается снимать индийскую версию «Собора парижской Богоматери», тут-то ты ему и пригодишься, дорогая.
— Твои комплименты, как всегда, на высоте, милый. А что делают в прихожей твои костюмы?
— Я собирался с утра отнести их в чистку.
— Я сама отнесу, когда отведу Бена к Ране.
С Раной, хозяйкой детского сада «Тихий океан», двухэтажного домика, выкрашенного в цвет моря, Рахель служила в армии и в любой момент могла попросить ее приглядеть за Беном. С самого рождения Рахель не оставляла его одного ни на секунду. Если она решилась доверить Бена постороннему человеку, значит, разговор с режиссером важен для нее. Правда, Рана готова отдать за малыша жизнь — это снова напомнило Браму то, о чем он думал вчера, — но Рахель, зорко следившая за тем, чтобы никакие опасности не угрожали ее сыну, действовала инстинктивно, как тигрица, защищающая своего тигренка от враждебного мира.
Через несколько минут Рахель позвонила снова. Автобус давно стоял, и Брам понял, что опаздывает на лекцию.
Рахель спросила:
— Кто такая Ханна?
— Ханна?
— Кто такая Ханна, ее имя написано твоей рукой на клочке бумаги, который лежит в кармане твоего пиджака.
— Ах, эта…
Рахель сделалась особенно ревнивой, когда стала заметна ее беременность. Очевидно, решила, что теперь ее тело изуродовано огромным животом и Брам начнет заглядываться на других женщин. Сперва он старательно парировал ее обвинения, но это мало помогало. Потом перешел на лаконичные ответы — это не помогало совсем. Ей нужно время, считал Брам, чтобы понять, что он готов отдать за нее жизнь. Гинеколог сказал, что такое поведение может продолжаться довольно долго, приступы бешеной ревности случаются особенно часто с красивыми женщинами, которые боятся, что беременность изуродовала их.
— Кто она?
— Журналистка. Американка. Была у меня на работе.
— Хорошенькая?
— Пленительная.
— Поэтому тебе понадобился ее телефон?
Браму совсем не хотелось это обсуждать. Он сидел в автобусе со щенком на коленях, у ног его стояли сумки с собачьими мисками и едой. Он старался говорить как можно тише, чтобы не привлекать внимания остальных пассажиров.
— Я хотел посмотреть текст, прежде чем он будет напечатан. И на всякий случай взял у нее телефон.
— Но она тебе понравилась, правда?
— Она выглядела неплохо, но для того, чтобы я тебе изменил, нужно нечто большее.
— Что конкретно?
— Понятия не имею, дорогая, много чего. Я как-то не думал об этом.
— Я уверена, что она находит тебя интересным мужчиной.
— А разве я не интересный мужчина?
— Если ты только посмеешь… я тебя убью.
— Ты чересчур строга. Как насчет показательной порки?
— Сперва выпорю, потом убью.
— Рахель, ты вообще можешь себе представить, сколько женщин я встречаю ежедневно?
— Вообще могу. И об этом я тоже беспокоюсь. Я знаю, какие там девицы ходят. По сравнению с ними я — старая, неуклюжая корова.
— А я — голландский крестьянин, девочка. И ты хочешь удивить меня коровами?
— Ты все шутишь, — сердито пожаловалась она.
— Ты предпочитаешь, чтобы я обсуждал это серьезно? Я давно забыл про эту Ханну.
— Ага, забыл, значит — раньше о ней думал!
— Нет, — вздохнул он, — только сейчас вспомнил. Благодаря тебе.
— Я хочу, чтобы ты всегда мне доверял, — сказала она примирительно.
— Поразительное совпадение: от тебя я хочу того же. Ты сегодня собираешься встретиться с каким-то режиссером, и мне это неприятно.
— Тебе совершенно не о чем беспокоиться.
— Я беспокоюсь, как бы ты в него не влюбилась. Зачем он приехал и кого представляет. Вдруг он захочет отвезти тебя в Бомбей и поставить перед камерой?
— Этот город называется Мумбаи.
— Я хочу уехать с Беном и с тобой в Принстон. — Голос Брама дрогнул, и это прозвучало немного театрально, но ему было все равно.
— И я хочу того же, милый. Эта встреча для меня ничего не означает. Клочок прошлого.
— Я тебе верю.
— И я тебе, — откликнулась она.
Но через несколько минут снова позвонила. Автобус так и не сдвинулся с места.
— Мне надо отказаться от встречи с ним? — спросила она.
— А тебе очень хочется его увидеть?
— Глупо делать вид, что мне это нужно. Абстрактное желание, не больше, от которого легко отказаться.
— Решай сама. Наверное, теперь невежливо будет отменить встречу.
— Да, ты прав. Я уже еду.
— На такси?
— Да. Бен глядит во все глаза. Наш шофер, — она спросила шофера, откуда он, и продолжала: — Он из Эфиопии, фалаша,
[19]
и его машина выглядит в точности как ярмарочный балаган — вся в разноцветных лампочках. Бен в восторге. — Она обратилась к сыну: — Здорово, Бен, да? Смотри, как они мигают, — и снова к Браму: — Как там твой щенок?
— Сидит у меня на коленях. Чудный пес.
— Он не опасен для Бена?
— Ужасно опасен, — ответил Брам честно. Он не собирался избавляться от Хендрикуса. Пусть Бен растет с собакой. — Смертельно опасное крошечное существо с пятнышками на голове. Кровожадный монстр размером с хомячка.
— Ладно, скоро мы с ним увидимся. Позвоню после разговора с режиссером.
5
Брам опоздал на занятия всего на десять минут, но отцовские наставления, казалось, снова зазвучали в его ушах. Только маме удавалось остановить Хартога, когда тот пытался давить на сына. Но она умерла молодой, за двенадцать недель до триумфа Хартога — нобелевской церемонии, королевского ритуала вручения премии, которой удостоился еврейский мальчик, побывавший в аду. Опухоли, поселившейся в ее теле, не было дела до торжественных церемоний.
