— Стало быть, вы не разделяете мнения Лайднера, что она
могла написать письма и начисто забыть об этом?
— Нет, не разделяю. При нем я не стал отвергать этой версии.
Ну как скажешь человеку, который только что потерял нежно любимую жену, что она
была явной эксгибиционисткой и едва не довела его до помешательства, только бы
удовлетворить свою потребность быть у всех на виду. Право, совсем небезопасно
раскрывать мужу глаза на жену! Интересно, что женам я не раз говорил правду об
их мужьях. Женщине можно сказать, что ее муж мошенник, наркоман, отъявленный
лгун и полное ничтожество; она при этом и бровью не поведет, да еще и ни в
малейшей степени не утратит привязанности к этому чудовищу. Поистине, женщина —
на редкость разумное создание!
— Если честно, доктор Райли, что же вы все-таки думаете о
миссис Лайднер?
Доктор Райли откинулся в кресле, неторопливо попыхивая своей
трубкой.
— Если честно — затрудняюсь ответить! Я ведь не слишком
хорошо ее знал. Очарование, ум, обаяние — да. Что еще? Похоже, заурядные
женские пороки ей чужды. Чувственность, лень, тщеславие — ничего этого в ней не
было. Но что меня всегда поражало (правда, доказательств тому у меня нет) — она
казалась мне невероятной лгуньей. Не знаю (а хотелось бы знать), лгала ли она
себе тоже или только другим. Что до меня, то я имею слабость к лжецам. Женщина,
которая не лжет, лишена воображения и мне не симпатична. Думаю, миссис Лайднер
не из тех, кто охотится за мужчинами. Просто ей нравилось повергать их ниц.
Если вы поговорите с моей дочерью…
— Имели удовольствие, — улыбнулся Пуаро.
— Гм… Однако времени она не теряет! Попала миссис Лайднер ей
на зубок… Воображаю, что она наговорила! Разве молодежь может чтить усопших… И
почему это все молодые так самодовольны. Осуждают “старую мораль”, а взамен
предлагают еще более жесткие принципы. Наберись у миссис Лайднер с полдюжины
интрижек, Шейла наверняка бы обвинила ее в том, что она идет “на поводу у
низменных инстинктов”. Не хочет уразуметь, что миссис Лайднер была верна
натуре.., своей натуре. Когда кошка играет с мышью, она подчиняется инстинкту.
Так уж она устроена. А мужчины — разве они дети, которых надо защищать и
оберегать? С какими только женщинами не сводит их жизнь!
Женщина-кошка и женщина-собака, преданная вам до гроба,
обожающая вас, женщина-наседка, которая с утра до вечера пилит вас.., и мало ли
какие еще! Жизнь — это поле боя, а не увеселительная прогулка! Я рад, что Шейла
не заносится и честно признает, что ненавидела миссис Лайднер по старым,
добрым, сугубо личным мотивам. Шейла, кажется, единственная молоденькая девушка
тут и, естественно, считает, что все, кто носит брюки, должны быть у ее ног.
Само собой, ее злит, когда женщина не первой молодости, имеющая на своем счету
двух мужей, не уступает ей, а кое в чем и превосходит. Шейла просто славная
девочка, здоровая, довольно красивая и вполне привлекательная. А миссис Лайднер
— необыкновенная, совершенно не похожая на других женщина. В ней было какое-то
пагубное очарование, и всякий на себе испытывал его роковую власть. Поистине
Belle Dame sans merci.
Услышав это, я так и подскочила. Какое удивительное
совпадение!
— Ваша дочь.., не сочтите меня нескромным.., может быть, она
питает симпатию к кому-то из молодых людей?
— О нет, не думаю. Правда, Эммет и Коулмен перед ней на
задних лапках ходят. Не знаю, отдает ли она предпочтение кому-то из них. Есть
еще пара молодых летчиков. Вот, пожалуй, и вся рыбка, попавшая к ней в сети.
Нет, тут вот что — юность пасует перед зрелостью. Это и бесит Шейлу. Если бы
она знала жизнь так, как я… Надо дожить до моих лет, чтобы оценить свежий цвет
лица, ясные глаза и упругое молодое тело. Правда, тридцатилетняя женщина будет
слушать вас с восхищенным вниманием, к месту вставит слово-другое, чтобы
подчеркнуть, как вы остроумны… Какой молодой человек устоит против этого! Шейла
просто хорошенькая девочка… А Луиза Лайднер была красавица. Какие удивительные
глаза! А эти изумительные золотистые волосы! Да, она была прелестна.
Он прав, подумала я. Красота — поразительная вещь. Миссис
Лайднер действительно была красива. Настолько, что даже не вызывала зависти.
Хотелось просто любоваться ею, хотелось сделать для нее что-нибудь приятное. Я
почувствовала это, как только впервые увидела миссис Лайднер.
И все-таки, когда вечером (доктор Райли настоял, чтобы я
пообедала) я возвращалась в Тель-Яримджах, кое-что из сказанного Шейлой Райли
вдруг всплывало у меня в памяти, и мне становилось не по себе. Тогда я не
поверила Шейле, ни единому ее слову. Думала, в ней говорят только злоба и
зависть.
Но сейчас я вдруг вспомнила, как миссис Лайднер упрямо
настаивала на том, чтобы одной идти на прогулку. Она и слышать не хотела, чтобы
я ее сопровождала. Неужели она и вправду ходила на свидание с мистером Кэри? И
конечно же странно, что они на людях так официально обращались друг к другу.
Ведь остальных она называла просто по имени.
Я припомнила, что он никогда не смотрел на нее. Может быть,
оттого, что она была неприятна ему.., а может быть, и совсем наоборот.
Я одернула себя. Так ведь Бог знает до чего додумаешься… А
все злобные выходки этой девчонки! Вот как дурно, как опасно пускаться в
обсуждение подобных материй!
Миссис Лайднер вовсе не такая, какой ее расписала Шейла
Райли. Шейла ей не нравилась. Тогда за ленчем, разговаривая с мистером Эмметом,
она и впрямь очень язвительно высказывалась на ее счет.
Странно, как он тогда посмотрел на миссис Лайднер. Попробуй
угадай, что он при этом думал. И вообще, никогда не знаешь, что думает мистер
Эммет. Такой он скрытный. Но очень милый. Милый и надежный.
А вот мистер Коулмен на редкость глупый малый.
На этом размышления мои прервались, так как мы достигли цели
нашего путешествия. Уже пробило девять, и ворота были заперты.
Прибежал Ибрагим с большим ключом и впустил меня.
В Тель-Яримджахе всегда рано ложатся спать. В гостиной было
темно. Светились только окна чертежной комнаты и конторы. Должно быть, все
разошлись даже раньше обычного.
Проходя мимо чертежной, я заглянула туда. Мистер Кэри сидел
в одной рубашке, склонившись над большим чертежом.
Он выглядит совсем больным, подумала я. Такой утомленный,
измученный.
Внезапно мне стало жалко его. Не могу понять, что так
поражало в этом человеке. Во всяком случае, не то, что он говорил, потому что
он вообще больше молчал, а если и говорил, то самые заурядные вещи. И не то,
что он делал, потому что ничего особенного он не делал. Однако вы бы
безошибочно выделили его среди всех остальных. Все, что имело к нему отношение,
обретало какой-то особый смысл. Он был из тех, с кем считаются. Не умею
объяснить иначе.
