Мистер Коулмен, который сидел позади меня, наклонился и
прокричал мне в самое ухо:
— А дорога довольно приличная!
И это после того, как нас подбросило так, что мы чуть головы
не разбили о верх машины.
Самое забавное, что мистер Коулмен и не думал шутить.
— Очень полезно для печени, — проорал он. — Вам это, должно
быть, известно.
— Какой прок от печени, если голову проломит, — заметила я
довольно кисло.
— Не видели вы этой дороги после дождей! Автомобиль то и
дело буксует. И все время заносит куда-то в сторону.
Что на это скажешь?
Через реку мы переправлялись на такой развалине, именуемой
паромом, что и вообразить себе невозможно. По-моему, только чудо спасло нас от
верной гибели, но для моих спутников, похоже, эта переправа была делом
привычным.
Не прошло и четырех часов, как мы добрались до Хассани,
который, к моему изумлению, оказался довольно крупным селением. Белоснежный, с
поднимающимися к небу минаретами, он показался мне сказочным, пока мы наблюдали
его из-за реки. Когда же, переехав мост, мы очутились на его улицах, я поняла,
как жестоко обманулась. Зловоние, ветхие лачуги, повсюду невыносимая грязь и
мусор.
Мистер Коулмен повез меня домой к доктору Райли, где, по его
словам, нас ждали к ленчу.
Доктор Райли был, как всегда, мил и приветлив, и дом у него
оказался удобный, с ванной комнатой. Все кругом сверкало чистотой. Я с
удовольствием приняла ванну, снова облачилась в форменную одежду и в отменном
настроении спустилась к ленчу.
Мы сели за стол, и доктор извинился за свою дочь, которая,
по его словам, вечно опаздывает.
Нам подали отлично приготовленное блюдо — яйца с гарниром из
овощей, — и тут появилась мисс Райли.
— Мисс Ледерен, — сказал доктор Райли, — это моя дочь Шейла.
Она протянула мне руку, вежливо осведомилась, не слишком ли
утомительным было путешествие, сдернула с головы шляпку, надменно кивнула
Коулмену и уселась за стол.
— Ну, Билл, — сказала она, — что новенького?
Он принялся рассказывать о какой-то вечеринке, которая
состоится в клубе, а я тем временем приглядывалась к Шейле.
Не могу сказать, что сразу пленилась ею. Мне она показалась
не слишком приветливой и довольно бесцеремонной, хотя, признаться, весьма красивой.
Черные волосы, голубые глаза, бледное лицо, губы, как водится, накрашены. Ее
манера разговаривать, дерзкая, язвительная, крайне раздражала меня. Однажды у
меня была такая практикантка. Работала она, надо сказать, превосходно, но вела
себя так, что я с трудом сдерживалась.
А мистер Коулмен, похоже, был без ума от Шейлы. Он заикался
и нес что-то еще более бессвязное, — если только можно такое представить — чем
до этого! Он смахивал на большого глупого пса, который виляет хвостом и
страстно хочет угодить хозяину.
После ленча доктор Райли уехал в свою больницу, у мистера
Коулмена оказались какие-то дела в городе, и мисс Райли спросила, намерена ли я
посмотреть город или предпочту подождать дома. Мистер Коулмен, сказала она,
вернется за мною примерно через час.
— А здесь есть на что посмотреть? — спросила я.
— Да, попадаются живописные уголки, — ответила мисс Райли. —
Не знаю, правда, понравятся ли они вам. Грязь везде ужасающая.
Что она хочет этим сказать, недоумевала я. Не представляю
себе, каким это образом ужасающая грязь может быть живописной. В конце концов
она отвела меня в клуб, где оказалось довольно мило — из окон открывался
красивый вид на реку, а на столах лежали свежие английские газеты и журналы.
Когда мы вернулись, мистера Коулмена еще не было, и в
ожидании его мы разговорились. Признаться, беседа не доставила мне большого
удовольствия.
Шейла спросила, познакомилась ли я уже с миссис Лайднер.
— Нет, — ответила я. — Только с ее мужем.
— О, интересно, что вы скажете о ней. Я помолчала, ибо
отвечать мне было нечего, и она снова заговорила:
— Доктор Лайднер мне очень нравится. Впрочем, он всем
нравится.
Следует понимать, подумала я, что жена его тебе совсем не
нравится, однако вслух ничего не сказала, и Шейла вновь заговорила с присущей
ей резкостью:
— А что, собственно, с ней стряслось? Доктор Лайднер
объяснил вам?
Я не собиралась судачить о своей пациентке, тем более что
даже еще и не видела ее, а потому ответила уклончиво:
— Думаю, у нее упадок сил, и доктор хочет, чтобы я за ней
ухаживала.
Шейла засмеялась. До чего же неприятный у нее смех — резкий,
отрывистый!
— Боже правый! — сказала она. — Неужели девять человек не
могут присмотреть за ней?
— Полагаю, им хватает своей работы, — возразила я.
— Своей работы? Ну, разумеется, однако работа работой, но на
первом месте у них Луиза. Уж об этом она всегда позаботится, будьте покойны.
Да, подумала я, тебе она явно не по вкусу.
— И все-таки, — продолжала мисс Райли, — не понимаю, зачем
понадобилась помощь медицинской сестры. На мой взгляд, у нее предостаточно
добровольных сиделок. Или дошло уже до того, что необходимо мерить температуру,
считать пульс и вести историю болезни?
Должна признаться, ее слова меня несколько удивили.
— Так вы считаете, что с ней все в порядке? — спросила я.
— Ну разумеется! Она здорова, как дай Бог каждому. “Бедняжка
Луиза совсем не спала сегодня”, “у нее темные круги под глазами”. Ну да, круги,
нарисованные синим карандашом! Лишь бы привлечь к себе внимание, лишь бы все
суетились вокруг нее!
Вероятно, некая доля правды в этом скорее всего была.
Сколько мне приходилось (впрочем, как и каждой сиделке!) видеть ипохондриков,
первейшее удовольствие которых — заставить домочадцев плясать под свою дудку.
Не дай Бог, если доктор или сиделка осмелятся сказать такому мнимому больному:
“Помилуйте, да ведь вы вполне здоровы!” Искреннее негодование ипохондрика при
этом не знает границ.
Конечно, вполне возможно, миссис Лайднер принадлежит к
больным именно такого типа. Ее муж, естественно, первым поддался обману. Уж
мне-то хорошо известно, сколь доверчивы в таких случаях бывают мужья. И тем не
менее это никак не вязалось с тем, что я слышала ранее. Хотя бы, например,
вырвавшееся у доктора Лайднера слово “безопасность”. Удивительно, до чего
крепко оно засело у меня в голове.
