Тут Пуаро прервал свою речь и обратился к молодому человеку
проникновенно и доверительно:
— Mon ami, пусть это послужит вам уроком. Вы ведь мужчина.
Держитесь же, как подобает мужчине! Мужчине не пристало унижаться. Это противно
его природе.., и женщине тоже! Уж лучше возьмите что под руку подвернется и
запустите в нее. А вы трепещете под ее взглядом!
А потом снова, как ни в чем не бывало, продолжал свой
академический анализ:
— Мог ли Карл Рейтер быть доведен до такого состояния, что
восстал против своей мучительницы и убил ее? Пожалуй, я не стал бы отрицать.
Нравственные страдания могут толкнуть человека на что угодно.
Следующий — Уильям Коулмен. Его поведение, по словам мисс
Райли, весьма подозрительно. Преступником он мог бы оказаться лишь в том
случае, если под личиной жизнерадостного шалопая скрывается Уильям Боснер.
Уильям Коулмен как Уильям Коулмен сам по себе не способен на убийство. Скорее,
он способен на нечто совсем иное. Ага! Мисс Ледерен, кажется, догадывается, на
что именно, правда?
Как ему это удается? Уверена, по моему лицу ничего заметно
не было.
— О, это так, пустяки, — сказала я с запинкой. — Не знаю,
правда ли это, но однажды мистер Коулмен сам сказал, что отлично мог бы
подделывать документы.
— Весьма интересно, — сказал Пуаро. — Значит, случись ему
увидеть старые анонимные письма, он без труда мог бы скопировать почерк.
— Ой-ой-ой! — завопил мистер Коулмен. — Это уж нечестно!
Но Пуаро гнул свое.
— Кто он на самом деле — Уильям Коулмен или Уильям Боснер —
проверить трудно. Мистер Коулмен говорил, что у него опекун, а не отец, но это
ничего не доказывает.
— Вздор какой, — не выдержал мистер Коулмен. — И все
спокойно слушают, как этот тип меня поносит!
— Из трех молодых людей остается мистер Эммет, — продолжал
Пуаро. — Он тоже годится на роль Уильяма Боснера. Мне сразу стало ясно одно:
если у него и были какие-то причины желать смерти миссис Лайднер, то из него
все равно ни слова не вытянешь. Уж он-то умеет хранить тайны. Его невозможно ни
спровоцировать, ни хитростью заставить выдать себя. Из всех членов экспедиции
он наиболее верно и беспристрастно судит о личности миссис Лайднер. Но мне так
и не удалось выяснить, оказывала ли личность миссис Лайднер какое-нибудь
влияние на него самого. Предполагаю, что его отношение к ней вызывало у нее
досаду и раздражение.
Из всех членов экспедиции мистер Эммет, пожалуй, наиболее
подходит на роль преступника, наиболее способен тщательно продумать и
безупречно спланировать преступление. У него для этого есть все — и характер и
возможности.
Впервые за все это время мистер Эммет оторвал взгляд от
своих ботинок.
— Благодарю, — сказал он.
Кажется, слова Пуаро его позабавили.
— В моем списке остались двое, — продолжал Пуаро. — Ричард
Кэри и отец Лавиньи.
По свидетельству мисс Ледерен и некоторых других лиц, мистер
Кэри и миссис Лайднер не питали друг к другу симпатии. Даже простая учтивость
стоила им усилий. Однако еще один свидетель, а именно мисс Райли, предложила
совсем иное толкование их нарочитой холодности.
Очень скоро я убедился, что права мисс Райли. Чтобы
окончательно утвердиться в этой мысли, я прибег к нехитрой уловке — спровоцировал
мистера Кэри на опрометчивое и дерзкое высказывание. Это оказалось совсем
нетрудно. Как я сразу понял, он пребывал в состоянии крайнего нервного
напряжения. Да он и до сих пор находится на грани нервного срыва. Редко
случается, когда человек, чьи силы подточены страданием, способен к борьбе.
Сопротивление мистера Кэри было сломлено почти сразу. С
искренностью, в которой я ни на миг не усомнился, он заявил, что ненавидит
миссис Лайднер.
Безусловно, он сказал чистую правду. Он и впрямь ненавидел миссис
Лайднер. Почему же он ненавидел ее?
Только что я говорил о женщинах, наделенных пагубным
очарованием. Мужчины, случается, тоже бывают им одарены. И тогда они неодолимо
влекут к себе женщин, не прикладывая к тому ни малейших усилий. В наши дни это называют
Ie sex appeal! Мистер Кэри в высшей степени обладает этим качеством. Он предан
своему другу и коллеге, и он равнодушен к его жене, что отнюдь не по вкусу
миссис Лайднер. Она должна властвовать, и она ставит себе цель завоевать
Ричарда Кэри. И тут случается нечто непредвиденное. Она сама, вероятно, впервые
в жизни становится жертвой роковой страсти. Она влюбляется — по-настоящему
влюбляется — в Ричарда Кэри.
А он.., он не может противиться ей. Вот в чем причина того
ужасного нервного напряжения, в котором он пребывает. Он разрывается между
двумя привязанностями. Он любит Луизу Лайднер — да, но и ненавидит ее.
Ненавидит за то, что из-за нее предал своего друга. Нет ненависти более
страстной, чем ненависть мужчины, который любит женщину вопреки своей воле.
Вот вам и мотив. Убежден, что иной раз Ричарду Кэри стоило
большого труда удержаться и не ударить изо всей силы по этому прекрасному лицу,
околдовавшему его.
С самого начала я был уверен, что убийство Луизы Лайднер —
это crime passionnel
[47]
. Мистер Кэри, на мой взгляд, идеально подходил на роль
убийцы.
И наконец, у нас остается еще один кандидат на эту роль —
отец Лавиньи. Он сразу привлек мое внимание — уж очень по-разному они с мисс
Ледерен описывали араба, заглядывавшего в окно к миссис Лайднер. В
свидетельских показаниях всегда имеют место некоторые расхождения, но в данном
случае они были просто кричащими. Более того, отец Лавиньи настаивал на очень
характерном признаке — косоглазии, которое значительно упростило бы опознание.
Вскоре стало очевидно, что описание, данное мисс Ледерен,
было, по существу, точным, чего не скажешь о показаниях отца Лавиньи. Казалось,
будто он специально вводит нас в заблуждение.., не хочет, чтобы тот человек был
пойман.
В таком случае он, должно быть, с ним знаком. Их видели,
когда они разговаривали. Но о чем была беседа, мы знаем только со слов самого
преподобного отца.
Что делал араб, когда мисс Ледерен и миссис Лайднер его
увидели? Пытался заглянуть в окно. В окно к миссис Лайднер, как подумали они
тогда. Но, став на то место, где стоял араб, я понял, что он мог заглядывать и
в окно “музея”.
В эту же ночь была поднята тревога. Кто-то пробрался в
“музей”. Однако оказалось, что ничего не украдено. Меня заинтересовало одно
обстоятельство. Когда доктор Лайднер вбежал в “музей”, отец Лавиньи уже был
там. Он говорит, что увидел в комнате свет. И снова мы полагаемся только на его
собственные слова.
