– Он мой друг, шеф.
– Это хорошо. Без друзей никак нельзя.
– И я, типа, не хочу, чтоб его обижали, шеф.
– Благородное стремление, друг мой. И все-таки, мистер Натт, отчего вы возразили, когда я заметил, что библиотекарь нарушил правила, хотя его прыжок, несомненно, был прекрасен?
Натт, не поднимая глаз, тихо ответил:
– Это было изящно. Красиво. А игра должна быть красивой, как безупречно спланированная война.
– Но вряд ли войну можно назвать приятным времяпрепровождением, – заметил Чудакулли.
– Красота нейтральна, сэр. Это не синоним любви и доброты.
– В этом смысле красота похожа на истину, – произнес Думминг, стараясь не терять нить.
– Которая зачастую безобразна, сэр. Но прыжок господина библиотекаря был одновременно красив, сэр, и полезен, сэр, следовательно, он истинен, следовательно, правило, которое воспретит ему проделать это еще раз, не содержит ни красоты, ни истины. Иными словами, оно ложно.
– В самую точку, шеф, – сказал Трев. – И зрителям понравится.
– Вы хотите сказать, они будут радоваться, если гол не забьют? – уточнил Думминг.
– Конечно, будут! Они заорут от восторга. По крайней мере, хоть что-то произойдет, – Чудакулли фыркнул. – Ты же видел игру. Если повезет, успеешь мельком заметить, как куча громадных грязных парней дерется за кусок дерева. Зрители хотят видеть, как мяч забивают в ворота!
– Или ловят, – заметил Трев.
– Вот именно, молодой человек, – подтвердил Чудакулли. – Футбол – это состязание в скорости. На дворе год Задумчивого Зайца, в конце концов. Люди быстро начинают скучать. Неудивительно, что они дерутся. Значит, нужно придумать игру, которая будет интереснее, чем бить друг друга по голове всякими тяжелыми штуковинами.
– Это занятие всегда было крайне популярно, – с сомнением отозвался Думминг.
– Мы, в конце концов, волшебники! А теперь прошу прощения, мне нужно пойти и поздороваться с проклятым так называемым аркканцлером так называемого Коксфордского университета, и при этом, черт его дери, проявить истинный дух братской доброжелательности!
– Так называемой, – пробормотал Думминг, но недостаточно тихо.
– Что ты сказал? – проревел аркканцлер.
– Всего лишь уточнил, что мне теперь делать, аркканцлер.
– Что делать? Гоняй их! Следи, у кого хорошо получается! Выясни, какие правила самые красивые! – выкрикивал Чудакулли, поспешно направляясь к дверям.
– И все это я один? – в ужасе уточнил Думминг. – Но у меня же столько работы!
– Поручи ее кому-нибудь другому!
– Вы же знаете, что я не умею, сэр!
– Значит, поручи тому, кто умеет! А мне пора, пока этот гад не спер серебряные ложки!
У Гленды редко бывали выходные. Ночная Кухня – это состояние души. Дома она только завтракала, да и то наспех. Но с утра она выкроила немного времени, чтобы заняться продажей мечты. За кухней тем временем присматривала Мэй Садик – она была надежна и расторопна, поэтому Гленда не волновалась.
Солнце едва успело взойти, когда она постучала в заднюю дверь мастерской господина Рукисилы. Гном, у которого все пальцы были в румянах, открыл.
– А, привет, Гленда. Как дела?
Она с гордостью выложила на стол пачку заказов и открыла саквояж.
– Мне нужно побольше пробников.
– Чудесно, чудесно. Когда ты получила все эти заказы?
– Сегодня утром.
Двери охотно распахивались перед ней, и каждый раз тихий голос в душе спрашивал: «Ты уверена, что поступаешь правильно?» Но другой голос, низкий и сладкий, как у мадам Шарн, возражал: «Рукисила хочет делать косметику. Ты хочешь ее продавать. Они хотят покупать. Мечта ходит по кругу, и деньги тоже».
– Помада отлично разошлась, – сказала Гленда. – Троллихи ее лопатой гребут, и я не шучу. Вам нужно продавать совки в комплекте, сэр. Красивые, в изящных коробочках с блестками.
Гном восхищенно взглянул на нее.
– Это на тебя не похоже, Гленда.
– Не уверена, – ответила та, бросая в потрепанный саквояж новые пробники. – Кстати, вы никогда не думали заняться обувью?
– Ты считаешь, стоит попробовать? Но ведь тролли не носят обувь.
– Они и помадой не пользовались, пока не переехали в город, – заметила Гленда. – Я думаю, будет самое оно.
– Но у них же ступни как гранит! Им вообще не нужна обувь!
– Она будет им нужна, – сказала Гленда. – И с вашей стороны это было бы верхом мудрости.
Рукисила озадаченно посмотрел на нее, и Гленда вспомнила, что даже городские гномы приучены мыслить наоборот.
– Прошу прощения, я хотела сказать – низом. И еще кое-что. Платья, – продолжала Гленда. – Я походила по городу и поняла, что никто не шьет нормальной одежды для троллей. Это всего лишь увеличенная человеческая одежда. Ее цель – сделать так, чтобы тролль казался меньше. Но не лучше ли шить такую одежду, чтобы тролль в ней казался больше? Чтобы он выглядел троллем, а не увеличенным человеком. Пусть платье буквально кричит: «Я огромная троллиха и горжусь этим!»
– Тебя никто по голове не бил? – поинтересовался Рукисила. – Если да, я сам охотно голову подставлю.
– Мы ведь продаем мечту, не так ли? – спросила Гленда, аккуратно складывая пробники в саквояж. – Это важнее, чем я думала.
Она нанесла еще четырнадцать успешных визитов, прежде чем решила поставить точку на сегодня. Сунув заказы в почтовый ящик Рукисилы, Гленда, с пустым саквояжем и непривычно легким сердцем, зашагала на работу.
Чудакулли свернул за угол, и прямо перед ним оказался… тут мысли бешено понеслись в поисках подходящего обращения. «Аркканцлер» – точно не годится. «Декан» – очевидное оскорбление. «Перебежчик» – то же самое, но еще и с гирей на конце. А «неблагодарный скользкий ублюдочный сукин сын» слишком длинно. Как, черт возьми, зовут этого мерзавца? Ох, боги, они же дружили с самого первого дня в Незримом Университете…
– Генри! – воскликнул аркканцлер. – Какой приятный сюрприз! Что принесло тебя в наш жалкий и прискорбно отставший от времени маленький университет?
– Да брось, Наверн. Когда я ушел, вы тут раздвигали границы познания. Но с тех пор, видимо, настало затишье. Кстати, это профессор Турнепс.
За спиной самозваного аркканцлера Коксфорда, как спутник в тени большой планеты, маячил робкий юноша, который немедленно, по совершенно непонятной причине, напомнил Чудакулли Думминга. Может быть, потому, что у профессора Турнепса был вид человека, который непрерывно занимается в уме сложением, причем складывает не только обычные числа, но еще и те, замысловатые, с буковками.
– Ну, сам знаешь, как оно бывает с границами, – проговорил Чудакулли. – Смотришь, что там по ту сторону, и вдруг понимаешь, отчего здесь вообще провели границу. Добрый день, Турнепс. Ваше лицо мне знакомо.
