Кто-то глубоко вздохнул. Затем одна за другой прозвучали две
фразы. Обе довольно странные...
Дейвид Ли сказал:
– Мельницы господни мелют медленно, но очень тонко.
А Лидия, вся дрожа, прошептала:
– Кто бы мог подумать, что в старике было еще так много
крови?..
***
Инспектор Сагден позвонил три раза, потом стал отчаянно
стучать кулаком в дверь. Прошло достаточно много времени, прежде чем ему
наконец открыл совершенно растерянный Уолтер.
– Ах, – только и вымолвил он, кажется, испытав огромное
облегчение. – Я только что собирался звонить в полицию.
– В связи с чем? – резко спросил инспектор Сагден.
– Старый мистер Ли... – прошептал Уолтер. – Кто-то его убил.
Сагден отодвинул слугу в сторону, он спешил вверх по
лестнице. Он вбежал в комнату, не замеченный никем из находившихся там.
Мимоходом заметил, что Пилар нагнулась и что-то подняла с пола. Сагден увидел,
что Дейвид закрыл лицо руками. Все остальные стояли, сбившись в кучку. Только
Альфред Ли, мертвенно бледный, подошел к трупу отца и смотрел на него сверху.
Джордж Ли важно отдавал распоряжения:
– Ни к чему не прикасаться до прихода полиции.
– Позвольте-ка, – сказал Сагден и вежливо протиснулся между
дамами.
– Ах, инспектор Сагден! – воскликнул Альфред, знавший его. –
Как быстро вы прибыли.
– Да, мистер Ли.
Сагден не стал тратить времени на разъяснения.
– Что здесь произошло?
– Мой отец... Убит, – задыхаясь, сказал Альфред. Магдалена
вдруг разразилась истерикой. Инспектор Сагден поднял руку, требуя тишины.
– Прошу присутствующих, кроме мистера Джорджа Ли, покинуть
комнату.
Все молча повернулись и пошли к выходу, как стадо овец.
Сагден вдруг остановил Пилар.
– Простите, мисс, – сказал он дружелюбно. – Здесь ничего
нельзя трогать, все должно оставаться на своих местах.
Она уставилась на него. Стивен Фарр сказал раздраженно:
– Это же ясно. Мисс Эстравадос отлично это знает.
Инспектор Сагден продолжил тем же любезным тоном:
– Вы только что подняли здесь с пола какую-то вещь.
Пилар широко раскрыла глаза.
– Я? – спросила она в изумлении.
– Да, именно вы, я видел, как вы это сделали. Пожалуйста,
отдайте мне то, что вы подняли.
Пилар медленно разжала руку. В ладошке была маленькая
полоска резинки и какая-то крохотная деталь из дерева. Сагден взял то и другое,
положил в конверт и опустил в свой нагрудный карман.
Стивен Фарр посмотрел на него с уважением. Следует отметить,
что поначалу молодой симпатичный полицейский не произвел на него впечатления.
Затем Пилар и он вместе вышли из комнаты.
За спиной они услышали деловитый голос инспектора:
– Ну, а теперь, пожалуйста...
***
– Все-таки ничто не сравнится с огнем в камине, – сказал
полковник Джонсон, подкладывая очередное буковое полешко в камин, и подвинул
свое кресло ближе. – Пожалуйста, угощайтесь, – предложил он своему гостю,
указывая на бутылку, стоявшую на столике.
Полковник Джонсон, шеф полиции из Мидлшира, любил сидеть у
пылающего камина, в то время как Эркюль Пуаро, его гость, предпочитал
центральное отопление, которое греет не только подошвы ботинок, но и спину.
– Да, это дело Кортрайта было уникальным случаем, –
задумчиво проговорил хозяин. – Удивительный человек, редкого обаяния и хорошо
воспитан. В самом деле, мы ему просто в рот глядели, каждому слову внимали,
когда он приехал сюда. А потом – на тебе! Неслыханно! Использовать никотин как
яд действительно редкостная выдумка.
– Было время, вы считали всякое отравление совершенно не
английской манерой убийства, – заметил Эркюль Пуаро. – Считали, что это
сатанинская проделка иностранцев.
– Ну, теперь я бы так уже не сказал, – признался
шеф-инспектор – Сегодня у нас совершается довольно много отравлений с помощью
мышьяка, наверное, даже больше, чем можно было предполагать... Вообще,
отравление – это всегда страшно неприятное дело. Свидетели почти всегда друг
другу противоречат. Врачи становятся особенно нерешительными в своих суждениях.
Порой не представляешь себе, как будешь передавать это дело на суд присяжных
Нет, если уж убийство, то лучше такое, чтобы не вызывало никаких сомнений по
поводу причины смерти.
Пуаро кивнул:
– Значит, огнестрельная рана, перерезанная глотка, проломленный
череп, – вы предпочитаете такие вещи?
– Предпочитаю... Совершенно плохое слово. Пожалуйста, не
думайте, что я люблю убийства. Если бы это было возможно, я вообще никогда не
занимался бы ими больше. По крайней мере, пока вы здесь, мы можем быть
спокойны. Ведь Рождество на дворе... Мир на земле... Любите друг друга Ну, и
все такое прочее.
Пуаро откинулся в своем кресле и задумчиво посмотрел на
гостеприимного хозяина.
– Значит, вы думаете, что Рождество – это не время для
убийств?
– Да, я так думаю. – Джонсон потерял нить рассуждений. –
Ведь я сказал уже, что всеобщее примирение, ну, и вот...
– Англичане так сентиментальны, – тихо заметил Пуаро.
– Ну и что, если сентиментальны! – с вызовом сказал Джонсон
– Мы действительно чтим традиции. Древние праздники. Разве плохо?
– Наоборот, это очень мило, – согласился Пуаро. – Но давайте
рассуждать трезво. Разве Рождество – не праздник радости? Разве не принято на
Рождество есть и пить, даже объедаться? От переедания бывает несварение
желудка, от чего возникает раздражительность.
– Преступления, – заметил полковник, – совершаются не от
раздражительности.
– Я не уверен в этом. Или еще один момент. Рождество – это
праздник примирения, как вы изволили подчеркнуть. Люди забывают все ссоры,
прощают обиды. Те, кто не мог переносить друг друга, решают снова примириться,
пусть даже и ненадолго.
Джонсон кивнул:
– Все закапывают топор войны.
– ... А семьи, – невозмутимо продолжал Пуаро, – члены
которых на протяжении многих лет жили порознь или годами не обменивались между
собой ни словом, снова объединяются. Это, друг мой, приводит к очень серьезным
коллизиям, поверьте мне. Люди, которые никогда друг друга добрым словом не
вспомнят, прилагают усилия, чтобы казаться дружелюбными. Поэтому Рождество –
это время лицемерия. Честного, искреннего лицемерия с самыми лучшими
намерениями. Но все-таки – лицемерия!
